— Мне нужно уезжать через несколько дней, — сказала она.

— Да, я буду молить Бога, чтобы мы избежали новой встречи, — горько усмехнулся он.

— Я тоже.

Он с трудом улыбнулся.

— Приятно сознавать, что мы хотим одного и того же.

Дверь распахнулась, в комнату вошел Тарье. Сесилия и Мартин могли идти. И оба поспешили расстаться друг с другом.

Сесилия бежала домой с легким чувством. Ей было радостно сознавать, что она любима. И былая несчастная любовь начала бледнеть перед новым чувством.

12

Дома господина Мартиниуса ждали одни неприятности. Уже в прихожей он заслышал торопливые шаги жены, которая выбежала ему навстречу. Он увидел ее холодный взгляд, хотя та и пыталась скрыть свое настроение за слащавым голосом.

— Ты пришел так поздно. Почему ты так задержался сегодня?

Мартин ответил совершенно искренне:

— Нам нужно было перевезти больного в Линде-аллее.

Красивое лицо госпожи Жюли побагровело.

— Разве ты батрак какой-нибудь, чтобы таскать больных туда-сюда?

— Но ведь всякое может случиться, Жюли. Я предложил свою помощь. Там были еще Тарье и Сесилия.

Как приятно было произносить это последнее имя! У него потеплело на душе.

Жюли было невозможно провести. Невзирая на открытый взгляд мужа, она сразу же заподозрила соперниц. Она всегда недолюбливала этих зазнаек из Гростенсхольма и Линде-аллее. И даже презирала их. Их прохладное отношение к делам прихода, их явное неуважение к первой даме в приходе было для ее постоянным камнем преткновения.

— Вот как, Сесилия? Ты, наверное, имеешь в виду Сесилию Мейден? Эту бесстыдницу, которая притащила в церковь уродца, чтобы тот мешал совершать крещение младенца? Именно с ней ты был сегодня в Линде-аллее?

Мартин всегда тщательно и совестливо анализировал свое поведение. И он никогда ничего не скрывал.

— Да, это была она. Но ты несправедлива к ней, Жюли. Она очень славная девушка.

Ничего хуже он не мог придумать!

Они стояли в столовой, Жюли сощурила глаза. Пока она не убедилась в том, что слуги покинули столовую, она не заговорила с мужем снова.

— Так что же заняло так много времени?

— Нам пришлось подежурить около того бедняги, пока Тарье отлучился ненадолго из дома.

— Тебе и ей?

— Да.

— И вы были одни?

— Да, но что же в этом такого особенного…

Жюли поджала губы.

— Грязная свинья! — выкрикнула она.

— Но ведь между нами ничего не происходило, Жюли! Не говори так!

— И ты заставишь меня тебе поверить! Тебе, кто каждый вечер стоит у меня под дверью. Ты еще не научился подавлять свои низменные желания, как я погляжу. А она, эта…

— Нет, замолчи, Жюли! Между нами ничего не было.

Но сами его слова только подогревали ее ненависть.

— Возможно! Но ты желал ее!

Мартиниус в изнеможении опустился на стул. Он чувствовал себя совершенно измученным после бодрствования у постели больного и всех последующих переживаний. Может быть, он действительно плохо выбирает слова.

— Жюли, ты постоянно подозреваешь меня в измене, так что я когда-нибудь действительно буду тебе неверен.

— С фрекен Сесилией?

— С кем угодно, — устало произнес он. — Я могу поужинать?

— Нет, пока ты не признаешься во всем!

— Моя дорогая, ты ведь сама знаешь, что все это не так. Я всегда оставался верным тебе. Но ведь я человек, Жюли, я мужчина, а не святой. Ты во всем отказываешь мне и, прежде всего, в любви. Я готов на все ради тебя, Жюли. Но так жить в браке невозможно. Я хочу развода.

Она отшатнулась.

— Ты спятил? Ты хочешь скандала? Я никогда не дам своего согласия на это!

— Тогда я просто уеду от тебя.

Она задрожала. Глаза ее расширились. Она так привыкла к поклонению и обожанию с его стороны, и вдруг… Она подошла к нему поближе и нежно прошептала:

— Тогда ты можешь прийти ко мне сегодня вечером. Ты можешь побыть со мною, но немного.

Он с отвращением взглянул на нее. Перед его глазами стояло чистое, открытое лицо Сесилии.

— Слишком поздно, Жюли. Я больше не хочу тебя. Твое лицемерие возбуждает во мне только отвращение.

Жюли громко закричала:

— Она поплатится за содеянное!

Мартин испугался.

— Сесилия ни в чем не виновата. К тому же она скоро уезжает.

Он обратил внимание, что впервые повысил голос на свою жену. Но желание защитить Сесилию пересилило.

— И все-таки она поплатится, — не унималась Жюли. — Все эти зазнайки из усадьбы поймут тогда, с кем они имеют дело!

Мартин со страхом взирал на Жюли. Это ангельское личико, которым все только и восхищались, дышало злобой и было страшно.

Опечаленный и удрученный, он сказал:

— Хорошо, я останусь с тобой. Давай забудем обо всем этом.

— Забудем? Ну уж нет! Ты попрал мои лучшие чувства!

— Да, я во всем виноват. Я попрал твои амбиции и твое тщеславие.

Он не знал, как она воспримет его слова. Он никогда не разговаривал с Жюли в таком тоне. И теперь он понял, что с ней надо быть очень осторожным.

— Прости меня за все, что я тебе тут наговорил, — коротко сказал он. — Я очень устал сегодня и голоден.

— Хорошо, я сейчас распоряжусь насчет ужина, — проговорила она своим обычным сладким голоском.

По крайней мере, я выиграла наполовину, думала она. Он образумился и остается дома. Но это еще не все.

Выходя из столовой, она остановилась на мгновение. Так, значит, Сесилия уезжает, и с ней не разберешься. Но остаются другие…

Больше всех Жюли ненавидела эту уродину, дочь крестьянина, которая выбилась в баронессы. Маленькая поганка! Подумаешь, стала дворянкой, будет представлена при дворе. Как же ее зовут-то, эту неуклюжую батрачку? Кажется, Ирья?

Ну конечно же, Ирья! Надо подмешать ложку дегтя к ее безоблачному счастью в усадьбе! Это будет забавно.

Тарье снова уехал в Тюбинген. Но на этот раз путешествие его было не из легких. Повсюду он натыкался на ополченцев, дорогу ему преграждали армии, а иногда он попадал и на поле битвы. Короли и императоры Европы затевали большую войну. И поводом для нее послужили религиозные разногласия, что было неудивительно для того времени.

Тарье сумел добраться до самой Германии, но в Тюбинген он так и не попал. У него не было никакой возможности спокойно продолжать свое путешествие. Он все больше начинал беспокоиться за свою жизнь. Но он уже не мог повернуть назад. Он был отрезан от своего милого сердцу дома.

Наступило первое воскресенье после дежурства у постели бедного раненого крестьянина. Сесилия сопровождала своих родителей в церковь. Ей хотелось перед отъездом еще раз увидеть Мартина.

Ирья впервые после родов вышла на улицу, и во время богослужения она горячо молилась о ниспослании ей помощи во всех делах и благодарила Господа за его благодеяния. Таральд со служанками остался присматривать дома за детьми. И надо сказать, Кольгрим доставлял ему неприятные минуты…

Ирья почувствовала, что порядком устала. Богослужение было долгим, а груди ее были переполнены, так что молоко потекло прямо по платью.

Этого она не предусмотрела. На платье проступили два пятна. Она в страхе обернулась к Лив. Та быстро протянула ей свою шаль, и Ирья прикрылась ею, благодаря свою свекровь за услугу. Лив улыбнулась ей.

Сесилия, взглянув на Ирью, ничего не поняла в ее маневрах с шалью. Но она увидела, какие теплые отношения между свекровью и невесткой, и это порадовало ее.

Господин Мартиниус, конечно же, увидел, что Сесилия тоже находится в храме. «Ей не следовало приходить сюда, — лихорадочно подумал он. — Я всю ночь напролет думал только о ней, и я понял, что полюбил ее. Я точно знаю, что мы могли бы быть счастливы вместе. Да, теперь я знаю, что люблю ее и хочу быть с ней. Но это невозможно, ибо я священник и женатый человек.

Но разве я могу успокоиться? Сердце бьется так тяжело, и с трудом произносишь проповедь, все время теряя нить рассуждений».