Ничего подобного он нигде и никогда не слышал. Это звучание жило здесь и только здесь, среди этих заболоченных равнин, вблизи Чудского озера.

Щенок возился и хотел на землю, и Микаел посадил его на снег, желая посмотреть, пойдет ли он за ним следом.

Руки его закоченели от холода, сердце болезненно стучало. Он смотрел на снег. И страх пронзил его своими холодными стрелами: женщина ушла на задний двор и исчезла, но на свежевыпавшем снегу был только один след.

Его собственный.

6

Поздним вечером Микаел вернулся в казарму, возбужденный до такой степени, что сердце его выстукивало в безумном, бешеном ритме: «Не думай, не думай, не думай…» Домой? Что было его домом? Крестьянский двор, оккупированный шведским дозорным отрядом? Они жили здесь все вместе, офицеры и солдаты, спали в нетопленном помещении, на кроватях, в которых водились насекомые.

Щенок скулил у него на руках.

Домой? Что такое, собственно, дом? Это слово ничего ему не говорило. Он забыл его смысл.

О, Господи, как ненавидел он этот город! Ему казалось, что осужден жить здесь вечно, что он никогда не выберется отсюда.

Но вопреки его желанию, мысли и картины неотступно преследовали его, гнали вперед. Прочь, прочь от этого имения, скорее!

Дыхание его было тяжелым и прерывистым. Он не хотел, не желал ни о чем думать, но мысли настигали его. Щенок снова заскулил у него на руках, и он взял его поудобнее.

— Бедный маленький заморыш, — прошептал он, — маленький бедолага!

Но ему не удалось сконцентрировать свое внимание на собаке.

«Вот почему… — думал он, — вот почему она спрашивала, кто я такой! Я мог видеть ее! С этим она никогда раньше не сталкивалась! Господи, кто же я?

Люди Льда… Что рассказывал о Людях Льда дед Аре? Нет, это неправда, все это мне приснилось… Но имение по-прежнему стоит на месте. Я точно знаю, что оно находится за моей спиной: стоит мне повернуться, и я увижу его посреди березовой рощи, увижу этих чаек, прилетающих сюда с берегов Чудского озера. Неописуемо прекрасное имение, так любимое ею, находящееся в стороне от города. Жуткое, страшное имение! В те времена, когда она была жива, все выглядело, конечно, по-другому. Но старинная часть дома осталась прежней. Прихожая, рыцарский зал — разве не так? Там она получила известие о гибели рыцаря Вильфреда под Танненбергом. Возможно, она вышла тогда на главную улицу, чтобы встретить его гроб. Возможно, в тот раз она услышала все это: лязг доспехов, тихие, скорбные шаги похоронной процессии. Воины возвращались домой со своим погибшим полководцем. Жены ждали своих мужей…»

Не одни только чайки кричали над имением. Да, он слышал их крики, но он слышал и нечто иное. Слышал жалобное звучание, идущее отовсюду и ниоткуда.

«Потом она собрала все свои душевные силы, чтобы защищать дом от нашествия победителей. И когда ей это удалось, силы ее иссякли. Она погрузилась в скорбь и рассталась с жизнью, которая для нее ничего уже больше не значила».

Да, он думал теперь об этом. О том, что человек может умереть от тоски. Она могла это сделать, эта волевая женщина в черном. Магда фон Стейерхорн.

Он не произнес вслух это имя. Но ему показалось, что над безлюдным городком зазвучал колокол, напоминающий крик скорби и отчаяния.

Много-много лет ее любимое имение подвергалось грабежу — людьми из своего же рода, вандалами и хищниками. И она вынуждена была беспомощно наблюдать все это. Ведь она была нечеловеком, была мертвецом, неподвластным смерти. И вот появился Микаел Линд из рода Людей Льда. Стоя на веранде, она заметила, что он видит ее!

Через день она заговорила с ним. И он ответил!

Не стоит и говорить о том, как она была удивлена!

И она воспользовалась им: он был молод, силен и достаточно воспитан, чтобы исполнять желание дамы.

Она не могла сдвинуть столбы, не могла открыть дверь или зажечь огонь. Но он мог сделать это для нее.

Биргитта не видела ее, когда они встретились на пути к дому. Никто в этой семье не видел ее — никогда. Возможно, вообще никто не видел ее в течение двух с половиной столетий, когда тело ее покоилось в маленькой капелле, а дух охранял имение.

Ее видел только Микаел Линд из рода Людей Льда.

Нет ничего удивительного в том, что он всегда замерзал в ее присутствии. Не удивительно, что она могла стоять на вот-вот готовой упасть галерее — и обвала не происходило. Микаел был уверен в том, что она желала смерти своим так называемым родственникам. Но эта попытка оказалась неудачной.

Она явно благоволила к законному хозяину имения, запертому и обреченному на смерть. В этом Микаел одобрял ее намерения. Вопреки всему, ему удалось спасти две человеческие души, хотя он был близок к тому, чтобы лишить жизни двух других.

Порыв ледяного ветра в доме… Вспыхнувшее пламя… Это была ее работа, он мог бы присягнуть в этом, хотя он и не понимал, как все это произошло. Ведь она вряд ли хотела поджечь свой собственный дом. Нет, это была просто случайность.

Его мысли бежали дальше, приводя его в смущение и замешательство. У него голова шла кругом, он был просто болен от всех этих непостижимых событий, происшедших ночью.

Подойдя к ненавистной ему казарме, он спрятал щенка под шинель.. Караульный спросил пароль, он ответил. И поскольку караульный был рядовым, он не осмелился сделать выговор Микаелу, хотя на лице его было ясно написано, что он думает про офицера, возвращающегося домой на рассвете — с таким бледным лицом, будто он видел саму смерть, и насквозь продрогшего.

В лагере был уже объявлен подъем. Пробормотав что-то в ответ на приветствия, он бросился на свою кровать. Как офицеру, ему полагалась кровать, конфискованная в доме. Солдаты же спали на полу, не снимая пропахшей потом одежды.

— Что это с тобой? — поинтересовался лейтенант, его сосед по комнате.

— Я сам не знаю, — ответил Микаел, изумленно глядя на свои дрожащие руки.

— Где ты пропадал всю ночь? И что это у тебя там, черт возьми? Собака?

Микаел крепче прижал щенка.

— Это мой пес. Только мой! Не отнимайте его… у меня!

— Ничтожная маленькая псина. Неужели она представляет собой какую-то ценность?

— Это моя, моя собака… — возбужденно повторял Микаел, приподнявшись на локте. — Это жизнь! Понимаешь? Жизнь нужно защищать в этом дьявольском мире…

Его товарищ быстро вышел из комнаты. Микаел остался лежать, дрожа всем телом и лихорадочно гладя щенка.

Лейтенант быстро вернулся вместе с командиром и военным врачом.

— Что происходит? — спросил майор. — Что с тобой, Микаел?

Тот не в силах был ответить. Стуча зубами, он настороженно уставился на них. Никто не смел отнимать у него щенка!

— Возьми себя в руки, — сказал майор. — Мы получили известие о том, что царские войска стоят на Чудском озере. Мы должны сняться с места и скакать во весь опор в Польшу, чтобы предупредить короля Карла Густава. Наше подразделение будет воевать в Польше.

В голове у Микаела стучало и звенело, мысли кружились, как в водовороте, из груди рвался наружу крик. Военный поход. Еще несколько месяцев, возможно, год такой жизни, которая с самого начала была для него мучительной. Прочь из этого городка! Я хочу, я должен уйти отсюда! Да, сегодня я покидаю этот город. Но идти на войну… Грязь, вши, болезни, убийство, смерть, пошлые шутки, люди, с которыми мне противно находиться рядом, приказы, выполнение приказов, приказания другим, невозможность быть самим собой, невозможность распорядиться своей жизнью, подчинение приемному отцу, повлекшее за собой неудачи и бесполезную трату времени, бессмысленная жизнь, иллюзорные устремления, общение с призраком, с Биргиттой, этим ничтожеством, — и война, война, война…

— Нет!

Он услышал доносящийся откуда-то душераздирающий крик, от этого непрерывного крика у него кололо в легких, он боролся с набросившимися на него людьми, желавшими усмирить его, их было много, они что-то кричали ему на ухо, но его крик был громче, щенок выл где-то от страха, потом его ноги связали, руки завели за спину, он чувствовал на своих щеках слезы, позорные слезы, но был не в состоянии остановить их.