— На нее я не обратил внимания, я смотрел только на ту, властную.

— Да, это настоящий дракон, — с язвительной усмешкой произнес Петер. — Хотя лично я смотрел лишь на Николу. Возможно, она находится во власти этого дракона? У нее такой вид, будто она хочет, чтобы ее спасли, бедное маленькое существо!

— Возможно. Но я не думаю, что тебе следует вмешиваться в их предположительно охранно-подчинительные отношения. Во всяком случае, этого не следует делать, пока мы ничего о них не знаем.

Откинувшись на подушку, Петер мечтательно произнес:

— Никола… Какое красивое имя…

— Лучше подумай о безопасности Миры!

— Мира! Эта корова! Ты слишком много фантазируешь, Хейке. Придумываешь всякие опасности! Старый заболоченный лес, что в нем опасного? — он вздохнул. — Я не могу думать ни о ком другом, кроме Николы. Маленькая, хрупкая фигурка! Эти испуганные глаза, с такой мольбой смотрящие в мои глаза…

— Слишком много ты успел увидеть за этот короткий миг!

— Это был миг вечности, к твоему сведению. Ее судьба так печальна. Я должен помочь ей, должен!

Вздохнув, Хейке лег в постель, преисполненный тревоги. Мысль о скрытом злодействе этой долины не давала ему уснуть.

Узкая, тесная, запертая изнутри комната тоже доставляла ему много мучений, но он пытался убедить самого себя, что снаружи еще хуже, и это помогало ему преодолеть клаустрофобию.

Он беспредельно тосковал по дому, по Елене, Милану, по своим братьям и сестрам. Он чувствовал себя слишком юным и неопытным, чтобы решать проблемы, подобные этой, разбираться в причинах несчастий, опутавших долину и деревню.

И он поступил так, как обычно поступал, будучи ребенком и сидя в клетке: осторожно снял с себя мандрагору и положил рядом с собой в постель, держа ее в руке. Он нуждался теперь в ее поддержке.

И он почувствовал успокоение, как это всегда в таких случаях бывало. В конце концов он заснул.

Мире снился сон.

Она металась во сне, слабо стонала. Повсюду слышался шорох и бормотанье, она находилась в каком-то склепе. Вокруг нее стояли мертвецы и невнятно бормотали что-то, качая из стороны в сторону гроб, в котором она лежала, и пристально глядя на нее.

За их спиной она увидела окно. Там, за окном кто-то был…

Бледные лица? Руки, ощупывающие и скребущие стекло? Нет…

Она не могла точно рассмотреть, что это было. Во сне всегда все расплывчато. За окном тоже что-то шуршало и шелестело, но совсем по-другому.

Глаза птицы? Маленькие, черные, блестящие? Злобно уставившиеся на нее?

Нет.

Но там что-то было. Качающие ее мертвецы беспомощно застонали и заслонили от нее окно.

Потом опять появился просвет. Да, теперь она увидела, что что-то билось о стекло, пытаясь проникнуть внутрь. Что-то шипящее.

Что же это такое было?

Бормотанье становилось все более и более угрожающим, все более и более страшным, звучание его нарастало, Мира перевернулась на другой бок, закричала и проснулась.

На. миг у нее перехватило дух. В комнате было ужасно жарко.

Но в комнате было тихо. И постепенно воспоминания о сне исчезли, утонув в глубинах сознания.

Уфф, ей нужно было открыть окно, она вся обливалась потом.

Она уже хотела было встать, но тут вспомнила предупреждение Хейке, и снова легла в постель. Она отнеслась к его словам серьезно.

Мира лежала и прислушивалась к звукам долины. Но все было тихо, как в могиле. Мире показалось, что она уже переступила границу царства мертвых. Она принялась молиться, но слова молитвы вылетали у нее из головы.

«Это смерть отца вызывает у меня такие мысли, — думала она. — Нет ничего удивительного в том, что мне приснился этот кошмарный сон о мертвецах».

Если бы только она не была так одинока! Может быть, постучать в стену мальчикам?

Нет, что она им скажет? Придите и возьмите меня за руку, мне снятся страшные сны?

И тут она поняла, что дрожит — с того самого момента, как проснулась.

И она вспомнила о том, что трактирщик Жено законопатил замочную скважину в двери ее комнаты!

Она не знала, успокаивает ли ее это или тревожит.

Скорее всего, и то, и другое.

И только когда солнечные лучи стали пробиваться через маленькое окошко, Мира заснула.

Петер спал всю ночь спокойно, на его губах часто появлялась похотливая улыбка, словно ему снились чудесные интимные сны.

Только Хейке на короткое время проснулся. Его обостренные чувства впитывали в себя атмосферу долины. Тягостная, влажная немота леса, журчание бегущего среди камней ручья, гнетущая тишина, порождающая напрасные надежды, чьи-то жалобные вздохи…

И на фоне всего этого — неизвестно откуда взявшееся беспокойство.

Хейке перевернулся на другой бок. Его рука инстинктивно сжала корень мандрагоры. И в сознании его стали вырисовываться обрывки мыслей: «Я должен увести их отсюда, как можно скорее. Я слишком молод и неопытен. Что я могу противопоставить этому?

Петер и Мира…

Нужно спешить! Они оба в опасности, каждый по-своему. Самый сильный из всех — это я. Увести их в лес. Сейчас же…»

Сон снова навалился на него, и он едва ли понял, что некоторое время бодрствовал.

7

Хейке проснулся раньше Петера.

Тихо, чтобы не разбудить товарища, он встал и вышел во двор. Белые стены трактира купались в солнечных лучах. На площади было пусто, вокруг колодца лежали опавшие листья, последние цветы пестрели на балконе дома, стоявшего на противоположной стороне. Возле этого нарядного дома был небольшой, мощеный камнем дворик, с красивыми мозаичными узорами. Хейке подумал, не здесь ли живут знатные дамы, которых он видел накануне. Но нет, те приезжали в карете.

Это была красивая деревушка, но очень, очень старая.

Пройдя дальше по площади, он вышел на небольшую балюстраду, расположенную между двумя соседними домами. Оттуда открывался вид на луга и речку.

На лугу паслись две лошади.

День обещал быть жарким, и туман, поднимавшийся от прохладной земли, нависал над лугами, окутывая весь пейзаж зеленовато-серой, мягкой дымкой.

Утреннее тепло быстро переходило во влажную духоту. В этом последнем, жарком дыхании лета не чувствовалось близости коварных осенних холодов.

На противоположной стороне долины возвышалась мощная скала. И Хейке оставалось только гадать, что находится там, за этой скалой. Возможно, ничего. Над скалой кружили два одиноких, голодных ворона, высматривая в долине добычу.

К нему незаметно подошел трактирщик Жено и стал рядом с ним.

— Красивые животные, — сказал Хейке, указывая на лошадей. — Они совсем не похожи на местных лошадей.

— Они принадлежали двум французским дворянам. Вам придется взять лошадей с собой, если вы покинете Штрегешти. У нас в конюшне нет для них места, да и кормов маловато. Они не переживут здесь зиму.

Хейке обратил внимание на то, что он сказал: «Если вы покинете…» Но у него не было желания придираться к словам. Хейке понимал, что Жено приходилось быть осторожным в словах.

И он спросил — возможно, слишком прямолинейно:

— Почему же французы не забрали лошадей с собой?

Немного помедлив, Жено многозначительно произнес:

— Они исчезли.

Хейке понял, что тот имеет в виду французов, но притворился непонимающим.

— И много тут исчезло… лошадей?

— Да, — коротко ответил Жено. В этом диалоге оба говорили невпопад, но при этом хорошо понимали друг друга.

— В лесу?

— Возможно.

Уклончивость ответа Жено свидетельствовала о какой-то недосказанности. И Хейке сказал уже более определенно:

— Мои друзья еще спят. Мне хотелось немного прогуляться перед завтраком. Здесь есть какие-нибудь достопримечательности?

Взгляд Жено тут же обратился к скале.

— Может быть, церковь? — неохотно произнес он.

О чем пытался этот человек рассказать Хейке? Юноша никак не мог понять это.