Княгиня сделала определенные выводы. Но все же усадила его рядом с собой.

Как надо было с ней обращаться? Только теперь Хейке заметил, что в его воспитании много пробелов. Человечности и душевности в нем хватало с избытком. Но что касалось внешнего этикета, то здесь для него были сплошные дебри.

— Ваша светлость, — сказал он, и это было неплохое начало, она ничего против этого не имела, — простите, что я вторгся в ваш прекрасный дом. Но мой друг пришел сюда утром, хотя мы собирались покинуть Таргул Штрегешти как можно скорее. Он здесь?

Будь она колдуньей или мошенницей, она стала бы это отрицать. Он она этого не сделала, тем самым очень удивив его.

— Да, юный Петер, — с улыбкой произнесла она. — Он здесь, но в данный момент он осматривает крепость вместе с Николой. Скоро они вернутся. Могу ли я предложить вам что-нибудь поесть?

— Нет, благодарю, я только что поел.

— Тогда я знаю, чем мы займемся! Мы тоже осмотрим крепость! Может быть, мы встретим их, хотя крепость довольно большая. Это мое любимое занятие, рассказывать о здешней старине, а гости у нас бывают редко.

Доверительно взяв его под руку, она повела его в соседнюю комнату. Хейке заметил исходящую от нее чувственность. Этот чувственный поток был необычайно сильным, во всяком случае, так казалось ему, не имевшему до этого дела с женщинами.

На ходу Феодора рассказывала ему о крепости. Она прочитала ему целую лекцию о бесноватом Богдане, который расправился со своими недругами, сидя верхом на коне. О свадебном платье Ансиолы, о Борисе — воеводе, спасшем Ардеал от турок, и о его четырех женах, готовых при малейшем удобном случае выцарапать друг другу глаза. И о тех двух братьях, которые были обезглавлены турками в Мохаче в 1526 году…

— Вы, как я понял, сами из рода воеводы, — учтиво сказал Хейке, с восхищением рассматривая свадебное платье Ансиолы.

Коснувшись тонкого шелка, Феодора с грустью произнесла:

— Да, это так. Мой отец был последним воеводой в этом славном роду.

Хейке не видел ничего славного в том, чтобы рубить головы сидящим за столом людям или запирать жен в тесные комнаты.

— Как же удается сохранить в целости и сохранности свадебное платье Ансиолы на протяжении многих столетий? — удивленно спросил он.

— Потому что это платье неописуемо прекрасно, — уклончиво ответила Феодора, — и потому, что она поклялась не надевать это платье до свадьбы, да и потом, как я уже говорила, никто к нему не прикасался.

Хейке кивнул.

— Судя по вашему рассказу, она должна была быть очень привлекательной девушкой. Как могло случиться, что жених изменил ей?

— Ах, вы же знаете, как прихотлива любовь в своих капризах. Временами любовь выбирает совершенно ничтожных персон, вроде новой возлюбленной ее нареченного: та не шла ни в какое сравнение с Ансиолой. Впрочем, у нее была одна слабость…

Она замолчала, решив, видимо, что сказала лишнее.

Желтые глаза Хейке с вызовом смотрели на княгиню.

— Какая же слабость? — спросил он.

— Ах, нет, ничего… — сказала Феодора, махнув рукой и отворачиваясь. — Слишком явное желание быть любимой. Но иногда это отпугивало людей… А вот, взгляните, это княжеская корона моего отца. Видите, сколько здесь драгоценных камней? Один только этот рубин стоит теперь целого состояния…

— В самом деле, — без всякого интереса произнес Хейке.

Что ему говорил о княгине Жено? Что она помешана на мужчинах?

Да, ее манера вести себя с ним, добродушным и неопытным Хейке, наводила на мысли об этом.

Но ее слова об Ансиоле… «Слишком явное желание быть любимой». Он знал, что слово «любить» имеет два значения. Одно из них имело чувственно-духовный смысл, другое — более конкретный, земной.

Помешана на мужчинах — это означало желание быть любимой в постели. Разве не так?

А что, если это относилось к ней самой?

Идя вслед за Феодорой, Хейке чувствовал озноб, словно по телу его ползла какая-то холодная рептилия. Ее бедра были вызывающе округлыми под темным, великолепно сидящим на ней шелковым платьем, тяжелый узел волос на затылке скрывал тонкую, белую, обольстительную шею. Он подумал, что волосы, если их распустить, достанут ей почти до щиколоток, и впервые в жизни Хейке узнал, что такое эротическое влечение. Ему, ведущему целомудренную жизнь, Елена запрещала смотреть на деревенских девушек. Он понимал, что она просто не хотела, чтобы он оказался отвергнутым и обиженным. Хейке не питал никаких иллюзий по поводу своей внешности, он не раз видел свое отражение в лужах и на поверхности металлических предметов.

Рука Феодоры на ткани платья… Такое мягкое, томное движение! Хейке не мог прогнать от себя эти мысли. Словно это было ее собственное свадебное платье!

— А теперь осмотрим галерею, — с радостным рвением произнесла Феодора. — Возможно, молодые люди там.

Она повернулась к нему.

— Мне кажется, что вы должны забрать отсюда молодого Петера как можно скорее, — сказала она с кошачьим блеском в глазах. — Мы попытаемся найти его.

И тут Хейке понял две вещи.

Феодора завидовала Николе! Молодые мужчины должны были либо принадлежать ей, либо убираться к черту! И если бы ей удалось перехватить у Николы этого юношу, она была бы счастлива. Личность Хейке в этой связи ничего не значила, он не привлекал ни ее, ни Николу.

Другая его мысль была о том, что ему следует уйти отсюда: схватка с силами зла должна была произойти за пределами крепости. Это должно было произойти на кладбище, среди заросших травой могил владельцев крепости. За роскошной железной оградой.

Ему нужно было найти могилу несчастной Ансиолы — или, если быть верным мрачной истине, княгини Феодоры. Это было одно и то же лицо.

Эта догадка снова вернула ему устрашающее утреннее видение. Снова страх затаился в его груди, когда он шел вслед за княгиней по лабиринтам коридоров, направляясь к галерее. Ему казалось, что он слышит скрипучие, резкие крики больших, питающихся падалью птиц, он чувствовал, что темные потолки в залах и коридорах готовы вот-вот упасть на него. Он слышал, как из заплесневелых стен сочилась вода, ему казалось, что лежащий на полу мех у него на глазах расползается на куски, и под ними копошатся черви — и он убеждал себя в том, что это на самом деле не так, что все это плоды его фантазии.

Но одно он знал наверняка. В самом начале их обхода они прошли мимо резной двери. Феодора не стала даже приближаться к ней, и непрерывно болтала, чтобы отвлечь его внимание и не дать ему возможность спросить об этой двери. Но Хейке, с его обостренными чувствами, сразу обнаружил нечто особенное, связанное с этой дверью: за этой дверью находилась самая сердцевина крепости, там было средоточие всего зла.

Он пытался связать это предчувствие с утренним видением, когда у него была мандрагора. Как все это следовало понимать? Где было средоточие зла в случае совмещения обеих картин — устрашающего видения и реальной крепости?

В данный момент он не мог это решить, потому что Феодора болтала без умолку, открывая перед ним сводчатую дверь галереи.

Но одно он понял точно: ему нужно было идти на кладбище. К могиле покинутой невесты Ансиолы.

Она была призраком, ее следовало обезвредить.

После этого он мог вступить в схватку с крепостью, если бы в этом была нужда.

Но он полагал, что тогда уже власть зла будет побеждена.

Одного только Хейке не учитывал в силу своей неопытности: что призрак добровольно не отказывается от власти!

9

Новое знание Хейке настолько взволновало его, что он не сразу заметил в галерее Петера и Николу. Оба отскочили друг от друга, как ошпаренные. Покраснев, Петер приветствовал своего товарища.

Наконец-то у Хейке появилась возможность рассмотреть юную Николу.

К горлу его подступил горячий комок. Маленькая, беспомощная девочка, которой на вид было не более шестнадцати лет, хотя Феодора утверждала, что ей уже за двадцать.