А вот избавиться от ребенка корень ей не помог.

Она готова была плакать от отвращения к этому живому существу, которое росло в ней, осложняло ее жизнь и мешало вернуться домой к тем, кто был ей дороже всех на свете.

Но в одном беременность сыграла ей на руку: холостые братья не приставали к ней. Впрочем, Ингрид подозревала, что по части земных радостей в этой троице обходились своими средствами.

Как ни противно было об этом думать, но Ингрид не ошиблась.

Ладно, пусть живут, как хотят, лишь бы ее оставили в покое.

Больше всего ее тревожило, как быть с ребенком потом. До сих пор ей не удалось найти хорошую семью, которая хотела бы взять ребенка, в этой пустынной местности и людей-то почти не было. В усадьбе, где работала Ингрид, ребенок не мог остаться ни при каких обстоятельствах, да хозяева ни о чем таком и не заикались. Но однажды в конце зимы хозяйка заговорила с Ингрид о ребенке.

— Что ты собираешься делать с ребенком, когда родишь? — мрачно спросила она (она была не из болтливых).

Ингрид объяснила, что хотела бы вернуться домой без ребенка.

— Я так и думала, — сказала хозяйка, — и потому поговорила с нашей сестрой в Кристиансанде.

— Я не знала, что у вас есть там сестра.

— Есть. И живет припеваючи. Берет незаконнорожденных детей, которых матери родили тайком, и устраивает в хорошие семьи. За плату, само собой.

Хоть Ингрид и кольнуло слово «незаконнорожденные», будущее после этого разговора показалось ей не таким мрачным.

— И сколько же она берет за свои услуги?

Хозяйка назвала сумму, от которой у Ингрид потемнело в глазах, но, прикинув в уме, она подумала, что осилит такую плату, если по дороге до Гростенсхольма не будет есть.

Будь Ингрид не так измучена своим безвыходным положением, она бы сразу сообразила, что платить должна не мать, а приемные родители, которые получают ребенка. Она не догадывалась, что хозяева пронюхали о деньгах, которые она отложила на черный день.

— Но я должна сперва проверить, действительно ли мой ребенок попадет в хорошие руки.

— Об этом и не мечтай. Богатые семьи, которые таким манером обзаводятся детьми, не хотят, чтобы матери, пожалев о содеянном, являлись к ним за своими чадами.

С этим Ингрид пришлось согласиться.

— Но дети точно попадают в хорошие дома?

— В самые что ни на есть лучшие! — Хозяйка издала недобрый смешок. — Моя сестра зорко следит за этим делом.

Ингрид не обратила внимания на хозяйкин смех. Но в горле у нее появился неприятный комок, и она несколько раз судорожно сглотнула. Откуда этот комок, ведь все улаживалось наилучшим образом? Отец с матерью ничего не узнают, а она избавится от нежеланного ребенка, который только связал бы ей руки и не дал заниматься хозяйством.

В конце марта Ингрид родила большого, красивого, черноволосого мальчика. Судя по всему, он не был отмечен какой-либо печатью, чего можно было бы опасаться, — ведь и его родители, и бабушка с дедушкой со стороны отца были из рода Людей Льда. Ингрид даже удивило, насколько мальчик хорошо сложен. Видно, правду говорят, что у отмеченных печатью рождаются обычные дети!

В ту пору ни Ингрид, ни ее родные не знали, что далеко-далеко в Сибири, в маленьком горном местечке Таран-гай, уже рос мальчик, отмеченный проклятием, который принадлежал к этому же поколению.

О его существовании знал только Вендель Грип, который, потеряв обе ноги, по-прежнему сидел в Архангельском остроге.

Хозяйка присутствовала при родах не столько ради того, чтобы помочь Ингрид, сколько ради любопытства. Корень мандрагоры Ингрид заранее спрятала под тюфяк, его никто не должен был видеть. Роды прошли легко и быстро, то ли благодаря удачному сложению Ингрид, то ли благодаря заклинаниям и магическому корню.

— Как ты его назовешь? — спросила хозяйка. — Сестра должна знать имя ребенка, прежде чем примет его.

Ингрид взглянула на маленький комочек, который пищал у нее в ногах. Она по-прежнему враждебно относилась к ребенку и мечтала поскорее сбыть его с рук. Но дать ему имя она все-таки была обязана.

Не признаваясь себе, она уже давно придумала ребенку имя.

— Его будут звать Даниэлем, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо. — Даниэль Ингридссон.

Ей не хотелось упоминать о Линдах из рода Людей Льда. Хозяева не должны были ничего знать о ней.

— Ингридссон? — фыркнула хозяйка. — Нельзя крестить ребенка по имени матери!

— Почему? — вспыхнула Ингрид. — Разве женщина не человек? Между прочим, в Дании был король, которого звали Свенд Эстридссон, по имени матери, она была королевской дочерью. Раз короля можно было так назвать, то моего сына и подавно!

Сказав это, она покраснела. Моего сына? Неужели она и в самом деле так сказала?

«Проклятый ребенок, на что ты мне сдался!» — в гневе подумала она, с ненавистью глядя на посиневшего от холода младенца, который плакал, лежа на подстилке.

Нелегким оказалось начало жизни для маленького Даниэля Ингридссона!

10

Через несколько дней, когда Ингрид достаточно окрепла, она получила адрес в Кристиансанде и распрощалась с хозяевами. Она рассталась с ними без сожаления. Меньше всего на свете ей хотелось остаться в этой усадьбе. Хозяева заявили, что оказали Ингрид неоценимую услугу, направив ее к своей сестре в городе, а потому не должны платить ей даже те жалкие гроши, что она у них заработала. Они были в расчете: хозяева не платят Ингрид, она не платит им.

Ингрид возмутилась в душе, но промолчала. Ей хотелось лишь поскорей покинуть усадьбу. Сперва у нее мелькнуло желание проучить скупердяев, но как бы там ни было, а они предоставили ей кров на месяцы беременности, и она решила удержаться от мести.

Эта зима показалась ей особенно долгой и холодной. Много раз она готова была проучить своих жадных хозяев. Но каждый раз сдерживала себя, и слава Богу. Иначе ее могли бы обвинить в колдовстве, и тогда ее и без того трудное положение стало бы совсем безвыходным.

Когда Ингрид ехала в Кристиансанд с ребенком на руках, снег уже вовсю таял. Лошадь свою она сберегла, упрямо пресекая посягательства на нее алчных хозяев. Лишись она лошади, ей было бы трудно добраться потом до Гростенсхольма. Но братья все-таки запрягли лошадь в работу, и с этим Ингрид ничего не могла поделать. Они хотели было оставить лошадь у себя, чтобы избавить Ингрид от необходимости добывать ей корм, но у Ингрид так засверкали глаза, что они не посмели ей перечить.

Ингрид держала ребенка, стараясь не прижимать его к себе, чтобы ни в коем случае ненароком к нему не привязаться. Мальчик молчал, поездка на лошади убаюкала его. Конечно, рискованно было пускаться в дорогу с таким крохотным младенцем, но выбора у нее не было.

Даниэль Ингридссон…

За три дня жизни, личико у него начало приобретать форму. Ингрид видела, что он похож и на Дана, и на нее. Конечно, выглядел он пока как все новорожденные, но она понимала, что со временем он превратится в красивого юношу. Черноволосый, как большинство мужчин в их роду. Мужественный и привлекательный.

«Надеюсь, твоя жизнь сложится удачно, — думала Ингрид. Конечно, я хотела бы посмотреть на тебя, когда ты вырастешь, но ничего не поделаешь. Ты будешь жить в хорошей, богатой семье, у людей, которые мечтали иметь ребенка, но родить своего им не посчастливилось. Такие люди часто бывают добрые».

И хотя Ингрид уговаривала себя, что будущее ребенка ей безразлично, эта мысль обрадовала ее. У Даниэля будет хороший дом. Добрые родители. Он вырастет и будет счастливым.

Ингрид глубоко вздохнула, у нее вдруг перехватило дыхание.

В Кристиансанд она приехала вечером и сразу же отправилась к сестре своих хозяев. Хозяйка усадьбы, где жила Ингрид, предупредила, чтобы она не являлась к сестре до наступления темноты. Соседи не должны ее видеть, они все завидуют госпоже Андерсен, так звали сестру, которая получала неплохие деньги за свою сердобольность.