Гудрун жила в Кристиании. Ее жизнь там была не из приятных. Сейчас она вернулась домой больная, ослабевшая, ибо мужчины ее больше не хотели. Состояние ее здоровья каждому становилось ясным, как только она снимала с себя одежду.
В общем же она была уверенной в себе элегантной женщиной с дикими глазами и волосами в мелких завитках, спускавшимися до колен. После того, как она снова получила возможность питаться, тело опять становилось пышным. Но чесотка и другие болезни испортили ее тело, и это ее бесило. В Кристиании, пока была возможность, жизнь ее протекала в удовольствиях. Черный лес казался ей дырой, но сейчас он стал для нее единственным пристанищем.
В ее глазах засверкали искры, вызвав беспокойство Эльдара.
– Может, мне следует…
– Что ты придумала? – перебил он.
– Может быть, я должна оставить им метку?
– Что ты имеешь в виду?
– Вон тот сопляк! – Она холодно улыбнулась. – Как думаешь, что скажет эта благородная семья, если он вернется домой отмеченный позором?
– Гудрун! Ты сошла с ума? Этого ты не сделаешь!
– Ты не знаешь, на что я способна, – вкрадчиво произнесла она.
– Никлас из Липовой аллеи? Он никогда не опустится до тебя. Никогда!
– Знаю. Я думаю вовсе не о нем.
– О ком же?
Эльдар посмотрел вниз на юношу, который со скоростью челнока бегал от телеги к амбару и обратно. Никто из жителей хутора не помогал им.
– Ты имеешь в виду того мальчика? Кто он?
– Я знаю, мои сестры узнали его. Он из Дании. Паладин.
– Господи Боже, ты не сделаешь этого! Я… я запрещаю!
Она холодно взглянула на него.
– Ты ведешь себя отвратительно! Может, у тебя появился особый интерес?
– Не будь идиоткой! Неужели не помнишь, что ты навлекла на нас? Не достаточно ли у нас врагов?
– Ты имеешь в виду Воллера? Какое они имеют к этому отношение? Спускаемся вниз.
– Нет, я не хочу идти туда, пока они здесь.
– Тогда я пойду одна.
– Гудрун, оставь мальчика в покое! Это породит только зло.
– Для них, да. На это я и рассчитываю.
– Для нас тоже. Я не позволю. В противном случае убью тебя.
Она угрожающе приблизилась к нему.
– Ты, Эльдар! Откуда такая внезапная слабость?
– Это не слабость, я не меньше тебя не люблю их. Это разум, Гудрун!
Выражение враждебности и жажды мести в ее глазах потухли, появились проблески хитрости и коварства.
– Хорошо, я не буду. Я пошла. Идешь со мной?
– Нет, я не выношу их. Подожду их отъезда.
Гудрун легко сбежала по тропинке и оказалась во дворе.
– Ой, ой! – издевательски воскликнула она. – Никак к нам пожаловали коробейники?
Глаза Виллему, в которых на секунду вспыхнул огонь надежды, снова потухли. Она сдержалась и только вежливо сообщила, зачем они приехали.
– Какая добросердечность! – воскликнула Гудрун, съедая глазами Тристана. – Это твой родственник?
– Да, кузен. Тристан Паладин.
– Что ты говоришь? В последний раз я видела его семилетним. Здравствуй, – сказала она, протянув руку. – Меня зовут Гудрун. Добро пожаловать!
Лицо Тристана вспыхнуло краской свекольного цвета. Он даже не смог сказать, что крестьянской девушке не положено здороваться за руку с представителем рода Паладинов, ей следовало бы присесть в глубоком и почтительном реверансе. Растерявшись, он пожал ее руку, при этом, не рассчитав свои силы, чуть не сломал ей средний палец. Он по-рыцарски поклонился, так как делал это при дворе.
Улыбка Гудрун была многообещающей.
Виллему удивилась: откуда такая внезапная благожелательность, но времени на разговоры у нее не было. Она снова взвалила на плечи мешок и отнесла его в амбар. Гудрун продолжала стоять и разговаривать с Тристаном. Тот, словно вьющееся растение, весь искрутился и извертелся. Казалось, он никогда в жизни не видел ничего более красивого.
Когда Никлас вышел из амбара, она вбежала в дом.
– Ну, все. На телегу!
Из дома вышел хозяин хутора.
– Мы заплатим, – вызывающе произнес он. – Милостыни мы не примем.
Никлас задумчиво посмотрел на него и склонил голову в знак согласия.
– Естественно. Никакого разговора о милостыне и быть не может. Наш долг вознаграждать наших хуторян. Скажем так. Вы можете придти во вторник через четырнадцать дней и поработать несколько дней на ремонте конюшни в Линде-аллее? Одна из ее стен обваливается, а зимой могут быть сильные бури. Отремонтировать конюшню нам необходимо.
– Мы придем, – произнес с кислой улыбкой хуторянин.
Медленно, против своего желания, забралась Виллему на телегу. Теперь у нее не будет никакого повода снова приехать в Черный лес.
Она сидела и молчала, пока телега ехала лесом. Тристан также молчал, но она этого не замечала. Остальные двое живо болтали…
Внезапно она вздрогнула и почувствовала, как загорелись ее щеки. Какая-то фигура загородила им дорогу.
Никлас остановил быков.
– Где это вы были? – спросил Эльдар, хотя прекрасно знал это.
Никлас спокойно ответил:
– Мы продали ячмень и посевные семена твоему отцу.
– Продали?
– За то, что вы через несколько дней придете в Липовую аллею и поработаете. Строительные работы. Ты придешь?
Эльдар выглядел так, будто хотел протестующе вспыхнуть, но взял себя в руки и произнес:
– Подумаю.
Затем он отошел в сторону и пропустил телегу.
На Виллему он всего лишь бросил один молниеносный взгляд. Но, когда она повернула голову, она увидела его на лесной дороге. Взгляды их встретились, и Виллему не отвела глаз. Она почувствовала, как закружилась голова, когда заглянула в эти узкие, наполненные враждой глаза, которые удалялись все дальше и дальше, по мере того, как телега продвигалась вперед. Поворот дороги прервал контакт быстрее, чем она хотела.
Остаток пути вплоть до ворот Гростенсхольма она сидела молча. Чувство восторга и ликования захватило ее. Во дворе дома радость жизни вынудила ее воздеть руки к небу, сильно потянуться и весело крикнуть.
– Так приятно вернуться домой? – сухо спросил Никлас. – Да, те люди действительно производят удручающее впечатление.
Виллему не удостоила его ответом. Ничто, как ей казалось, не могло подействовать на нее.
3
Случилось это в четверг. Суббота была наполнена событиями. Виллему шла в Гростенсхольм к Ирмелин и перед господским домом увидела чужую лошадь. Ирмелин выбежала ей навстречу в вестибюль.
– Виллему, угадай, кто приехал!
– Нет, не могу. Я видела лошадь, но…
Она умолкла. Высокий молодой человек стоял в дверях, ведущих в гостиную. Желтые глаза его смотрели на Виллему с дружеской, веселой улыбкой.
– Доминик, – слабо прошептала она. – Это ты?
– Да. Разве ты не знала, что я приеду?
Она очнулась.
– Конечно, но…
Как она могла забыть об этом?
Да, как? Следует спросить себя.
Боже мой, как он великолепен! Голос грудной и мягкий, словно бархатный, лицо настоящего мужчины, но тем не менее производит приятное впечатление, в глазах отблеск грусти, скрытый легкой ироничностью.
К своему отчаянию Виллему обнаружила, что она по-старому чувствует себя растерянной перед Домиником.
– Добро пожаловать, Доминик, – произнесла она слишком громким и неестественным голосом. – Как ты вырос!
– Да, тетя, двадцать один уже стукнул, выпали все молочные зубы, – просюсюкал он словно послушный маленький мальчик.
Виллему нервно засмеялась.
– Когда поедешь обратно? Я имею в виду, сколько времени погостишь у нас?
В его присутствии она никогда не могла выражать точно свои мысли. Не говоря уже о разумности!
– Если ты не захочешь отделаться от меня раньше, то неделю, – улыбнулся он. – Вообще-то я послан в качестве курьера в Акерсхюс к наместнику Гюльденлеве, но, естественно, захотел заглянуть сюда, домой, повидать вас.
Она была почти сбита с толку, услышав слова «сюда домой». У Доминика, как и у его отца Микаела, корни всегда были крепкими.