— Но он будет похоронен с честью, — сказал другой. — Как герой Нинбурга!

Все трое норвежцев молчали. Потом Тарье тихо сказал:

— Он был нашим братом.

Офицеры выразили им сочувствие. Один из них повернулся к Йесперу.

— Но этот молодой бездельник позорит нашу армию. Он просто-напросто дезертировал с поля боя!

— Нет, капитан, — тут же возразил Бранд. — Это была его первая битва, и ему стало дурно: он действительно наложил в штаны!

Офицеры усмехнулись. Йеспер же неуверенно улыбнулся, радуясь, что спасен.

Тело Тронда унесли, и Тарье вернулся в свой темный, жуткий, огромный сарай с провалившейся крышей.

«Чем больше ты уничтожишь жизней, тем больше тебя уважают, — устало думал он. — Того же, кто не причиняет никому вреда, все обходят стороной и презирают».

Бранд и Йеспер возвращались в свое подразделение, молчаливые и подавленные. Они были настолько потрясены случившимся, что шли, не разбирая дороги. И внезапно они снова оказались в зоне боевых действий.

Шальная пуля попала Йесперу в ногу.

Он закричал от боли и страха.

— Я умираю, — вопил он, катаясь по земле. — Умираю! Мамочка! Мама, я хочу домой!

— Тише ты, пошли, опирайся на меня и помалкивай, — шептал ему Бранд. — Нам нужно уйти отсюда. Пошли к Тарье!

— Мама! Папа, папочка! — рыдал Йеспер. — Я не хочу здесь больше оставаться! Здесь все так отвратительно! Я не хочу, чтобы люди злились друг на друга!

Так просто сказать то, на что государственные мужи тратят столько высокопарных слов.

Александр Паладин снова очнулся. Все плыло перед его глазами. Боли он не чувствовал.

Был день. Он слышал вокруг себя стоны, понимая, что все еще находится в госпитале.

Долго ли он лежит так? Ему казалось, что прошла целая вечность.

В полевых госпиталях он бывал и раньше. Он чувствовал характерный запах запекшейся крови. Но, насколько он мог заметить, здесь было на редкость чисто. Нет свалок отрезанных частей тела, как это обычно случается. Запах костра, на котором сжигали все эти трагические останки, доходил до него.

Как же тяжелы веки, какая слабость в руках! Ног он вообще не чувствовал.

У Александра осталось смутное воспоминание о лице, склонившемся над ним, лице приветливом, черты которого казались ему знакомыми. Или, вернее, они напоминали ему другое лицо.

Мягкий голос что-то говорил ему, но он не в силах был откликнуться.

Он снова слышал этот голос, но уже в другом конце сарая, так что он напоминал издали слабое бормотанье.

Александр снова почувствовал, что теряет сознание.

Кто-то крикнул совсем рядом:

— Тарье! Тарье, подойди сюда! Я умираю, это точно! И мягкий голос ответил на языке, который был ему понятен лишь частично:

— Спокойно, Йеспер, с тобой все в порядке.

Тарье?

Внезапно Александр пришел в себя.

Такое необычное имя…

Двоюродный брат Сесилии, медик?

Конечно! Он узнал норвежский акцент Сесилии.

Это ее глаза и ее черты видел он!

Он сделал попытку что-то сказать.

Заметив это, Тарье тут же подошел к нему.

— Вот Вы и пришли в себя. Все в порядке.

Александру сразу понравился этот юноша. Такое симпатичное лицо увидишь не часто. Взгляд его имел гипнотическую силу, улыбка была приветливой и добродушной.

— Ты, должно быть, двоюродный брат Сесилии, Тарье… — произнес он дрожащим голосом.

Врач удивленно посмотрел на него.

— Да. Вы ее знаете?

— Это моя жена, — попытался улыбнуться Александр.

— Разве Сесилия замужем? Я об этом не знал. Я встречался с ней на Рождество, и тогда…

— Мы поженились в феврале. Меня зовут Александр Паладин.

— Но…

Тарье не мог скрыть своей растерянности. Александр горько улыбнулся.

— Я знаю, что она рассказывала обо мне. Это ведь ты раскрыл ей глаза на мою… слабость, не так ли?

Юноша кивнул.

— Я ничего не понимаю… — неуверенно произнес он.

— Это был вынужденный брак. Мне грозила виселица, а она ждала ребенка. Мы спасли друг друга.

Ему нужно было рассказать об этом Тарье, ведь он знал их историю с самого начала.

— Сесилия ждала ребенка? Ничего не понимаю…

— Да. Но, прошу тебя, никогда никому не говори, что это был не мой ребенок! Люди не должны об этом знать. Никто.

— Нет, конечно же.

Тарье задумался.

— Ага… — произнес он наконец.

— Что?

— Нет, я только прикидывал… У нас есть один друг, на Рождество он был просто помешан на Сесилии. Кстати, он очень похож на тебя. И она была очень несчастна из-за тебя.

— Священник?

Тарье кивнул.

— Так оно и было, — сказал Александр. — Сесилия недавно потеряла ребенка. Я только что получил из дома письмо.

— Бедная Сесилия, — тихо произнес Тарье.

— Да, мне тоже очень жаль. Это несчастье для нее — и для меня. Я готов был считать ребенка своим.

У Тарье от удивления поползли вверх брови. И Александр был удивлен этой неожиданной встрече.

«Это двоюродный брат Сесилии…» — подумал он, так до конца и не решив, было это приманкой или предостережением.

— Как обстоят дела со мной? — осторожно спросил он.

— Я бы тоже хотел это знать. Как?..

Их беседу прервал Бранд, явившийся навестить Йеспера, лежавшего рядом с Александром.

— Бранд, иди сюда, это муж Сесилии, — сказал Тарье. — А это мой младший брат. Нас было трое братьев, но Тронд… погиб два дня назад. А этот белобрысый, что на кровати рядом, сын нашего соседа, Йеспер.

— Вы ранены, полковник? — спросил Бранд, видя знаки отличия на шинели, лежащей рядом на грубых нарах.

— Называй меня Александр! Разве я не член семьи?

— Да, конечно. Добро пожаловать! — улыбнулся Бранд.

— Спасибо. Я только что спросил твоего брата, что у меня повреждено.

— Ты, я вижу, можешь разговаривать и поворачивать голову, двигать руками, смотреть по сторонам, — деловито заметил Тарье. — Это хорошо. Ты чувствуешь боль?

— Нет, совершенно не чувствую.

«Вот этого-то я и боялся», — подумал Тарье.

— Ты можешь двигать ногами?

— Я не чувствую ног, — засмеялся Александр.

Глубоко озабоченный, Тарье подошел к другому концу кровати и уколол ступни Александра кончиком ножа.

Никакой реакции не последовало. Тарье тяжело вздохнул.

— У тебя прострелен позвоночник, Александр. Я пробовал вытащить пулю, но она сидит слишком глубоко.

Внезапно до Александра дошло:

— Ты думаешь, что я…

— В данный момент ты парализован от поясницы и ниже. Но ты можешь поправиться. Подождем еще несколько дней, а потом будем решать, что делать.

Все смотрели на него, молчаливые и подавленные. Наконец Александр взял себя в руки.

— А что у моего соседа? — спросил он.

— У Йеспера перебита кость в стопе, — ответил Бранд, — и ни у кого в мире не было более серьезного ранения, чем у него! Однако Тарье бессердечно считает, что рана заживет сама по себе, если лежать спокойно. Самой же серьезной болезнью у Йеспера является тоска по дому.

— Да, для норвежца бессмысленно участвовать в этой войне! Вы добровольцы?

— Нет, нас призвали насильно.

— А ты ведь тоже слишком молод, — сказал Александр Бранду. — Я поговорю, чтобы вас перевели в подразделение, занимающееся отправкой домой раненых.

Йеспер просиял, Бранд тоже вздохнул с облегчением.

— Когда вы приедете в Данию, вы можете жить в моем доме, у Сесилии, — продолжал Александр. — Это очень обрадует ее, я знаю. Но тебя, юноша, — он посмотрел на Тарье, — мы не можем лишиться.

В ту ночь Александр Паладин лежал без сна и думал о своей жизни — о том, что было и что будет. Как прошлое, так и будущее, представлялись ему темными, но у него были его профессия, в которой он до сих пор преуспевал, богатство, Сесилия.

А что скажет она, если он останется парализованным? Почувствует ли она какое-то облегчение?

Нет, этого он не думал.

Единственное, что он не учитывал, был его благородный характер, о котором он даже и не задумывался.