— Это так мило с твоей стороны, Сесилия, — улыбнулся он. — Давай пойдем! Ты ведь так устала за зиму, ты наденешь самое красивое платье и в первый раз — фамильные драгоценности. Тиара настолько изысканна, что такой нет даже у дам из королевской семьи. И ты действительно ее достойна.

Так оно и было. Сесилия чувствовала себя королевой, когда, слегка опираясь на руку Александра, вошла в зал. Гофмаршал громко объявил об их приходе, и оба склонились перед Его Величеством, вернувшимся домой с сомнительной войны. Они медленно шествовали по залу, чтобы хромота Александра не так бросалась в глаза, и она наслаждалась всеобщим вниманием.

В этот вечер она была очень красива, красивее, чем сама думала. Ее слегка раскосые глаза сияли, а темно-каштановые волосы оттеняли блеск тиары. Кожа ее всегда была безупречной и теперь казалась еще нежнее на фоне темно-голубого бархатного платья с большим кружевным воротником и сапфирового ожерелья.

Увидев ее в Габриэльсхусе в этом наряде, Александр просто растерялся.

Все взоры были устремлены на нее. Александр, конечно же, не танцевал, но разрешил ей танцевать со множеством кавалеров, учтиво приглашавших ее на танец. Но в промежутках между танцами она возвращалась к нему, со все большим и большим блеском в глазах и румянцем на щеках.

Александр беседовал со своими старыми друзьями — придворными, и один из них, барон его возраста, отозвал его в сторону.

— Что с тобой происходит, Паладин? — легкомысленно произнес он. — Что-то давно у тебя не было фаворитов!

Александр поймал взгляд Сесилии, танцевавшей с белокурым, восхищенно смотрящим на нее юношей павану — медленный, изысканный танец.

— Да, не было, — коротко ответил он.

— Я вижу, — сказал приятель, рассеянно глядя на бронзовую вазу с сосновыми ветками. — Ты слишком долго был прикован к постели. Приходи ко мне домой, а?

Александр почувствовал неприятный озноб.

— Благодарю, мы с удовольствием придем, — сказал он, намеренно искажая смысл приглашения.

Приятель не подал виду, что недоволен, ведь их разговор могла услышать Сесилия.

На балу, как всегда, сплетничали. Поговаривали, будто Кирстен Мунк положила глаз на одного из немецких офицеров Кристиана IV, графа Отто Людвига Сальма, который выполнял в замке обязанности гофмаршала.

Потом публично объявили, что король обещал в жены свою старшую дочь, девятилетнюю Анну Катерину, двадцатитрехлетнему графу Францу Рантцау, одному из «кукушенков» в государственном гнезде. Сесилия видела его на балу, и он ей не понравился: смешной и тщеславный, самодовольный маленький сноб.

«Бедная, маленькая Анна Катерина, — подумала Сесилия. — От нее хотят просто отделаться!»

Девочка тоже была на балу. Она подошла к Сесилии и долго говорила с ней, заявив с детской доверчивостью:

— Посмотри, кто мой возлюбленный! Разве он не прекрасен?

Сесилия согласилась, что он красив. Слишком красив. Просто вызывающе красив!

Обе старшие девочки тоже были здесь: Софи Элизабет и Леонора Кристина — и обе просили Сесилию вернуться к ним.

Но она покачала головой, сказав, что дома в ней нуждается муж. Это было не совсем так, потому что Александр теперь сам со всем справлялся, но, несмотря на хорошее отношение к детям, она не хотела больше возвращаться в суету замка.

В последнее время Кирстен Мунк отдавала предпочтение двум другим дочерям: Хедвиге и Кристине. Она со злобой говорила всем, что король постоянно держит ее беременной, чтобы предотвратить возможную неверность с ее стороны. За двенадцать лет их «брака» она родила одиннадцать детей, — все погодки.

Наследник престола, рожденный в законном браке, двадцатичетырехлетний принц Кристиан, тоже был на балу. Последние два года он периодически бывал регентом, пока отец сражался в Германии, но правление принца ни у кого и не вызывало одобрения. Главным образом он пьянствовал и ухаживал за женщинами. У него уже было солидное брюшко — признак увлечения пивом.

Праздник продолжался до поздней ночи, но Сесилия не хотела, чтобы Александр выматывался, и они уехали сразу после ухода короля Кристиана (шатающегося, как корабль в шторм).

В карете Александр был молчалив. Сесилия же, напротив, смеялась и весело болтала всю дорогу: о бале, красивых дамских платьях, прекрасных залах.

И, помогая ей снять горностаевую накидку, он сказал:

— Как тебе понравилась беседа с этим молодым гофмаршалом?

— С кем?

— С тем молодым человеком, с которым ты так много танцевала.

— Разве я танцевала с кем-то много? Ах, да, этот белокурый юноша! Он немного легкомыслен, но таким и должен быть мужчина на подобных вечерах.

— Да, — сухо сказал Александр.

И пока они сидели за поздним ужином, он рассеянно изучал ее. Словно что-то его тревожило.

На следующий день было то же самое. И на следующий.

На пятый день, ближе к вечеру, он не выдержал:

— Тебе нравится этот гофмаршал?

Сесилия не сразу поняла, о ком он говорит.

— Ах, да, он был очень обходителен. Как и все остальные.

Александр стоял и ломал пальцами гусиное перо. «Оно только что было целым, — подумала она, — что же с ним такое происходит?» Ей стало на миг страшно. Гофмаршал?

Но то, что он сказал, удивило ее:

— Сесилия, — не спеша произнес он. — Ты не чувствуешь себя здесь одинокой?

— Разве я когда-нибудь давала это понять? — спокойно ответила она, хотя его вопрос и озадачил ее.

— Нет, но… Ты молодая, созревшая женщина, и это вполне естественно, если ты…

Сесилия молча смотрела на него, чувствуя, что сейчас умрет прямо на его глазах.

— Ты хочешь, чтобы я уехала, Александр? Ты думаешь о гофмаршале?

Он пристально посмотрел на нее.

— О ком?

— Что за ответ! Хорошо, я скажу напрямик: ты хочешь, чтобы вместо меня здесь был гофмаршал?

Александр был потрясен.

— Господи, нет! — сказал он и быстро вышел из комнаты, несмотря на хромоту.

Но его пытливая озабоченность усиливалась с каждым днем.

В конце концов Сесилия не выдержала и, когда вечером Александр, как обычно, тушил везде свет и закрывал двери, она спросила:

— Александр, что с тобой?

— Что ты имеешь в виду? — удивился он.

— Уже три недели, с того самого бала, ты ведешь себя так странно: без конца спрашиваешь о гофмаршале!

— Извини, — сказал он. — Я беспокоюсь за тебя, Сесилия.

— За меня? Но почему?

— Ты живешь неестественной жизнью, — через силу произнес он. — Впервые я обнаружил это, когда увидел, как ты танцуешь с другими.

— Если я вела себя недостойно, я сожалею об этом, — с досадой сказала она. — Хотя я сама так не думаю.

— Нет, нет, ты меня не поняла. Я думал… Нет, невозможно говорить об этом.

— Александр, не увиливай, я должна знать, что ты думаешь! Ты заставляешь меня нервничать, словно я сделала что-то плохое.

— Ничего плохого ты не делала, дорогая. Я думаю, как сделать так, чтобы тебе было лучше.

Она вопросительно уставилась на него.

— Ты не понимаешь, о чем я говорю? — спросил он.

— Нет, никак не могу понять.

— Ты такая эмоциональная молодая женщина…

— Ты уже говорил об этом…

— Да! Господи, Сесилия, ты не поняла? У тебя никогда не было потребности в мужчине?

От этих слов она окаменела, кровь прилила к ее лицу.

Александр попытался сгладить свой резкий выпад, но это получилось у него совершенно неуклюже:

— Я хочу сказать, что когда ты бросилась в объятия к этому священнику, у тебя были к нему какие-то… чувства?

Сесилия не в силах была отвечать. А он продолжал идти напролом, отдавая себе отчет в том, что ступил на тонкий лед.

— Ведь ты говорила, что не любишь его. Ты сказала, что тогда чувствовала в этом необходимость.

Она бессильно опустилась на ближайший стул.

— Мне хотелось бы знать это, — тихо произнес он.

— Зачем?

— Потому что твое благополучие для меня важнее всего.

Они находились в это время в комнате между двумя спальнями.