Отец и мать Силье слегли одновременно, и она одна ухаживала за ними, потому что ни у кого не было теперь времени, чтобы навещать других и помогать. Она вспомнила, как трудно ей было смотреть, как она все время ходила на ощупь, так как глаза были полны слез. Ее мольбы к ним не покидать ее остались без ответа. Маленький брат… стонущий, громко кашляющий… Силье с ним одна. Это был самый ужасный день. Три гроба сразу. Последние из маленькой лачуги кузнеца. И управляющий усадьбы, стоявший в дверях и не осмелившийся войти в дом.

— Ты должна покинуть усадьбу, Силье. Хозяину нужен этот дом для нового кузнеца.

Никто не спросил, куда она намерена пойти.

Звук, доносившийся с другого берега озера, пробудил ее от этих мыслей. Это была лисица? Или дух, который жаловался? Вот звук повторился. Все же это больше всего походило на вой лисы. Она надеялась на то, что это не было чем-то ужасным. Во всяком случае, она была благодарна этим звукам за то, что прервали ее воспоминания. Она не должна была думать о прошлом, это отняло бы у нее силы, которые ей теперь так нужны.

Она попыталась расслабиться, задышала глубоко и медленно. Она ощутила запах березовых дров, сухого сена от постели и можжевеловых веток на полу. Отнюдь не какой-то неприятный запах. Тенгель вел себя так… необычно, когда уходил из дома и просил ее запереть дверь. Он не хотел видеть отчаянную мольбу в ее глазах, ее ужас остаться одной. Но он постоял некоторое время на пороге. Уходя, он сказал вяло:

— Хорошо, что ты здесь, Силье. Ты и малыши. Легче для меня… — При этом он почти затворил дверь, но она расслышала и последние слова «и труднее».

Тенгель… Силье пыталась вообразить его лицо перед собой, но это не удавалось. Вместо лица она видела контур, как он стоял в двери. С непокрытой головой, капюшон из волчьего меха откинут. Жесткие черные волосы падали на плечи. Колоссальная фигура, непропорционально расширявшаяся кверху, с такими широкими и высокими плечами, что он напоминал самца лося с мощной гривой или медведя. Волчья шуба не исправляла этого. Он был длинноногим и узким в бедрах. Мельком виденный ею кусочек его груди свидетельствовал о том, что он был волосатым, как зверь. Человекозверь… Это было первое имя, которое она ему дала, и так называли его и другие. Неужели возможно было чувствовать влечение к чему-то, что было таким устрашающим? Она чувствовала к нему все — преданность, нежность, теплоту, взаимосвязанность, сочувствие, робкое восхищение и мучительно-сильное любовное влечение.

Нет, сейчас она не должна была опять об этом думать. Тогда она никогда бы не заснула, это она знала из опыта. Она свернулась клубочком и медленно погрузилась в дремоту.

Женщина из соседнего дома, родственница Тенгеля, оказывала ей большую помощь в первые дни пребывания в этой чужой долине. Элдрид была самой обыкновенной женщиной. У нее не было ни намека на демонические черты Тенгеля, ни красоты его умершей сестры. Она была крестьянка, деятельная и решительная, и, конечно, одинокая, поскольку никто не осмеливался вступать в брак с потомками Тенгеля Злого. Но она значительно больше знала о ведении домашнего хозяйства и маленьких детях, чем Силье.

А поскольку Тенгель передал весь свой скот ей, она приносила каждый день молоко, хотя Силье и говорила, что может сама ходить за ним. Но Элдрид предпочитала делать по-своему.

Силье старалась изо всех сил поддерживать в доме порядок. Теперь ей приходилось делать все самой. Таскать воду из колодца, который наполовину замерз, колоть и носить дрова, разжигать очаг в холодные утренние часы, печь хлеб, стирать одежду для себя и детей, пытаться мастерить швейные иглы из рыбных костей. А в довершение всего у нее было дело, которое требовало от нее особенно много сил. На хуторе у Бенедикта Мари и Грета разгружали ее от заботы о детях. Теперь все это свалилось на нее одну. К своему огорчению она поняла, что не справлялась. Грудной ребенок, заболевший в конце длинной дороги, и весьма своенравная двухлетняя девочка почти сводили ее с ума. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Элдрид видела, как она уставала.

— Тебе только семнадцать лет, девочка, а ты оказалась с двумя чужими детьми на руках. Мне не кажется, что ты не имеешь склонности к домашнему хозяйству. Здесь ты сделала очень хорошо и работала за семерых, но в углах у тебя полно пыли.

Силье безнадежно смахнула слезы.

— Я это знаю. Я думала, что, по крайней мере, справлюсь с детьми, но у меня нет терпения.

Из спальни слышался дикий рев Суль. Она получила шлепок за то, что насыпала на пол пылающие угли, хотя Силье запретила ей это делать. Ее рев заглушал постоянное хныканье Дага. К тому же хлеб, который Силье попыталась испечь, подгорел.

— Отдай мне детей на несколько дней, пока ты не успокоишься, — сказала Элдрид. — В моем доме не так уж много детей, а Суль к тому же — дочь моей двоюродной сестры.

Силье колебалась. Предложение было соблазнительным, но, с другой стороны, она была так рада детям. Она так хотела оставить их у себя.

— Большое спасибо, — сказала она. — Но будет лучше, если я сначала спрошу Тенгеля. Он возложил ответственность за них на меня, и потому будет, пожалуй, лучше всего посоветоваться с ним.

— Я понимаю. Но ты же совершенно измотанная, и ты не должна себя за это корить. Даже взрослые матери приходят порой в отчаяние от своих собственных детей. Тенгель рассказал о том, через что ты прошла, о заботе, которую ты проявила к нему и к детям. Он этим не избалован, отнюдь нет. Ты хочешь хорошего, но ты сама всего-навсего молодая девушка.

Силье улыбнулась взволнованно и благодарно.

— Я только очень беспокоюсь за Дага…

— Могу я взглянуть на мальчика?

Работящие руки Элдрид легко управлялись с младенцем.

— Почему ты ничего не сказала Тенгелю? Он умеет исправлять такие вещи за несколько дней.

— Сыпь у детей? — Силье не могла не рассмеяться. — Трудно в это поверить.

— Я имею в виду болезни и изъяны вообще.

— Я не видела Тенгеля с того вечера, как мы сюда приехали. Это было десять дней тому назад.

Элдрид посмотрела на нее задумчиво.

— Это так похоже на него. Ко мне он приходит каждый день, чтобы справиться, как вам живется. И постоянно дает мне новые поручения. Он проявляет о вас, Силье, безграничную заботу. Сейчас его нет дома, он наверху в горах, занимается дровами. Но я поговорю с ним. Может быть, он придет к вам вечером. Впрочем, я намеревалась спросить тебя, не хочешь ли ты пойти завтра на службу. Там ты встретишься с жителями долины, тебе полезно увидеть других людей.

— Но кто присмотрит за детьми?

— Тенгель. Он все равно не пойдет на службу.

— А почему? — удивленно спросила Силье.

Элдрид сделала гримасу.

— Они утверждают, что его сопровождает привидение. Кого, ты знаешь. Это так глупо, так дурно. Они сами несут на себе отпечаток самой ужасной наследственности, но на нас смотрят косо.

— Они вас презирают?

— Нет, не презирают. Боятся.

— Но, собственно, вы являетесь самым «чистым» родом здесь, не так ли?

— Именно! Другие совершенно перемешались между собой, и это вполне можно понять — после столетий изоляции…

— Но ты, выходит, получила милостивое разрешение участвовать в их молебнах?

— Да, я не отмечена клеймом первого Тенгеля — я стала так называемой нормальной!

Силье задумчиво посмотрела на детей в соседней комнате.

— Я очень хочу пойти, так как чувствовала себя в последнее время словно язычница. Но мы действительно можем оставить их на попечение Тенгеля? Мальчик ведь так ужасно плачет.

— Это он вытерпит. А теперь давай я немного помогу тебе с выпечкой.

После того, как Элдрид ушла, Силье вошла в комнату к детям и подняла Суль с пола.

— Тенгель придет, Тенгель придет, — напевала она, пританцовывая с девочкой по кругу. Та сразу ей все простила.

— Мы должны навести порядок, — сказала Силье. — Ты можешь подметать, а я помою чашки.

— Красивое платье? — спросила Суль.