Виллему стала серьезной.

– Так говорила и прабабушка Лив. Ты очень умен, – продолжала она с жалким упреком. – Пророчествуешь, словно птица несчастья. Но, что же мне написать?

– А если что-нибудь из Священного Писания? Это принято повсюду.

– Библейское? Зачем это мне?

– Там можно найти блестящие мысли. Например: «Самым великим из всего является любовь».

– О-о! – воскликнула она с энтузиазмом. – Это прекрасно! Это и напишу!

Затем она задумалась.

– А не будут ли такие слова свидетельством бесстыдства? Помещенные над кроватью?

– Не думаю, что автор их имел в виду любовь такого рода, – ответил Доминик, блестя своими желтыми глазами, а Виллему запылала от смущения.

– Пойдем в гостиную, – чересчур бодро предложила она. – Отец скоро вернется.

«Господи, сделай так, чтобы он уже был здесь, – подумала она. – Может быть, мое поведение снова станет естественным».

Молодой Тристан как околдованный уставился на очаровательную девушку, стоящую перед ним. Гудрун с милой улыбкой протянула ему шерстяную куртку, быстро отвела свои покрытые паршой руки, чтобы он не успел их рассмотреть.

– Я нашла ее в амбаре, но не знала точно, чья она.

В действительности же она сама спрятала его куртку, чтобы он пришел за ней.

– Я провожу Вас немного, Ваша Милость, – мягко произнесла она и медленно двинулась рядом с ним.

Тристан вел лошадь за собой на поводу, не отрывая взгляда от Гудрун. Она, глубоко засунув руки в карманы юбки, шла, легко покачивая бедрами. Одетая в простую белую блузку и черную юбку с лямками через плечо, и с разноцветной тканой лентой в пышных волосах, она выглядела весьма аппетитно.

Жгучую ненависть она прятала глубоко в себе.

– Ох, сегодня вечером я должна пойти в хижину пастуха, принести оттуда для зимы несколько вещей, – жалобно вздохнула она. – А я так боюсь темноты!

– Эта хижина принадлежит Черному лесу? – удивленно спросил Тристан. – Та, что находится так высоко в горах?

– Горы еще выше нее, – звонко рассмеялась она. – Хижина недалеко отсюда.

– Почему тебе не пойти туда днем?

– У меня много работы, Ваша Милость. Фу, как страшно идти вечером!

Тристан основательно и надолго задумался. Мысль его работала медленно.

– Я… Может быть, мне позволено будет сопровождать вас? – Может, он сейчас слишком спешит? Это прелестное лесное существо повернется к нему спиной из-за его настойчивости.

– Нет, ах, Ваша Милость, Вы не можете себе позволить этого! Я простая деревенская девушка, и Вам не подобает такого.

Тристана охватило волнение, на что она и рассчитывала.

– Нет, уверяю Вас, я буду очень рад помочь Вас. И не называйте больше меня «Ваша Милость», меня это очень смущает. Вам не следует меня бояться, фрекен Гудрун, у меня самые благородные намерения. Только проводить вас, там в глуши я не причиню вам зла.

Гудрун вынуждена была наклониться, чтобы скрыть душивший ее смех. Бояться? Этого щеночка? Этого напыщенного маленького графа! Оставить метку на всю его жизнь!

Но это должно произойти в темноте. Дневной свет давно уже не является ее другом.

– Хорошо, если Вы настаиваете, господин, то я Вам очень благодарна, – сказала она и присела в глубоком книксене. – А сейчас, я думаю, мне следует вернуться домой.

Они договорились о месте встречи. Тристан хотел на прощанье поцеловать ей руку, но она быстро вырвала ее и убежала, словно лесной звереныш.

Переполненный восторженного ожидания, Тристан поскакал домой в Элистранд.

Виллему нервничала. Доминик уехал обратно в Липовую аллею, день клонился к вечеру.

– Виллему, перестань метаться по комнате, словно курица-несушка, – сказал Калеб. – Неужели не можешь спокойно посидеть хотя бы минуту.

– Нет, я… пойду прогуляю Принца. Ему необходимо побегать по лужайкам.

– Не давай ему только гоняться за овцами!

– Принцу? Хотела бы я повидать овцу, с которой он может справиться.

Старый охотничий пес спокойно бежал рядом с ней, когда она спешила через луга к опушке леса. Бесцельно она бродила там в течение двух часов, переходя с одного наблюдательного пункта на другой до тех пор, пока вечерние сумерки не прогнали ее домой.

– Виллему, – с улыбкой произнес Калеб, когда она вернулась. – Бедная собака полностью измотана!

Принц свалился на пол словно мешок.

– Прогулка продолжалась дольше, чем я рассчитывала, – согласилась она.

– Почему ты сегодня какая-то подавленная?

– Я? Нет. Просто устала. Пойду лягу. А где Тристан?

– Он снова ушел. Пробормотал что-то о том, что должен помочь своему товарищу. И что он, может быть, вернется поздно.

– Что ты говоришь? Откуда у него здесь товарищи? Никлас?

– Не думаю. Но ведь он здесь уже не первый раз.

– Да, правда. Спокойной ночи, папа!

– Спокойной ночи, мое сокровище!

Очутившись наверху в своей комнате, Виллему посмотрела на верхний край кровати. Если посмотреть в общем и целом, Доминик прав. Видимо, не так уже и умно написать «самый счастливый человек в мире».

«Счастье не постоянное состояние, – подумала она. – Даже не периодическое явление. Счастье – это скорее всего мгновенный удар в сердце, наносимый ликующей радостью, до краев заполняющий человека, которая исчезает столь же быстро, как и пришла. Но пока человек наслаждается ею, он верит, что жизнь – это самое прекрасное, что есть на свете».

Мысли ее стали путаться. Она забралась на спроектированную ею самой кровать и почувствовала запах недавно отструганной древесины.

Семнадцать лет… И душа заполнена тайными мечтами, о которых никто, никто не должен знать.

Тристан в темноте попытался увидеть выражение глаз Гудрун.

Как они выглядят?

Сама небольшая пастушья хижина была холодной, но овечьи шкуры на кровати оказались теплыми. Ну еще горячее была голова девушки.

Он вел себя не назойливо, но она все же поняла, чего он так страстно желает.

Как она была мила, когда сказала, что он не должен злоупотреблять своим высоким положением по отношению к ней – девушке низкого сословия. Нет, ему не нужно беспокоиться; она никому не расскажет о том, кто к ней прикасался. Она не отодвигалась от него, только немного хныкала и просила с уважением отнестись к ней, неопытной молодой девушке. Она знает так мало. Ей известно только то, что хозяин имеет право сорвать принадлежащий ему плод.

– Но я не хочу причинить вреда, – пробормотал Тристан.

– Да, я знаю, – всхлипнула она. – Вы прекрасный господин, и я, бедная девушка, не могу справиться с тем, что сердце мое трепещет от счастья только оттого, что вижу Вас.

– Мое также, – дрожащим голосом признался он. Все тело его внезапно охватил не испытанный ранее огонь, вызвав в руках необыкновенную слабость. Разве можно сравнить с этим экстаз пустых ночей одиночества? – Я хочу сказать, от возможности видеть вас. Чувствовать ваши прекрасные волосы между пальцами.

– Это ничего не значит, – скромно прошептала она. – Известно, что все господа находят время побаловаться со своими служанками.

– Все? – изумленно воскликнул Тристан и подумал о своем отце, о Калебе, о Бранде и Маттиасе. Однако вслух ничего не сказал.

Гудрун поняла, что ее заверения могут больше навредить, чем принести пользу. Она хорошо изучила мужчин и их реакцию за годы, проведенные в Кристиании.

– Конечно, не все, но большинство из них. Это – Ваша привилегия, мы зависимы, постоянно приспосабливаемся к ней. Если нас выбирают, мы почитаем это за честь. Она почувствовала, что противоречит себе и быстро добавила:

– Но никто еще не видел моего обнаженного тела. Неужели я такая отвратительная, господин?

– Нет… конечно, нет, фрекен Гудрун! Конечно, нет!

Несмотря на то, что она все время подчеркивала свою робость, она стремилась быть как можно ближе к нему. Тристан почувствовал, как у него оглушающе закружилась голова. Он уже не отдавал себе отчета ни в чем, не чувствовал ничего, кроме обольстительной близости, ее волос на своей щеке, ее тела, прижавшегося к нему и ее горячих влажных губ.