И в этот момент он, поглощенный темнотой, исчез. Виллему стояла и смотрела ему вслед, растерянная, лишенная надежды, и чувствовала, что не может снова встретиться с настоящей жизнью поместья, которую она только что неожиданно узнала.

Она продолжала работать в доме. Старуха Берит морально не могла поддержать ее, смертельно боясь всего. Она ни разу не улыбнулась Виллему, наверно, от страха, что ее благодетельница хозяйка вдруг увидит это. К тому же она была глуха. Виллему казалось, что она живет в пустоте: не с кем было поговорить, не с кем посоветоваться. К обязанностям, которые ей поручали, например, скоблить стол или выносить ночные горшки хозяев, ей никогда не привыкнуть.

Работу Виллему ненавидела. «Боже мой, – думала она. – Какой же я со временем буду хозяйкой? Бедный муж, если он будет, хотя сомневаюсь, что выйду замуж. Детей у меня не будет. Я не передам в будущее злое наследство. И Эльдар… Во-первых, он не хочет обладать мной, во-вторых, и я не знаю, хочу ли его. Интимные отношения между мужчиной и женщиной отвратительны. Думать о них страшно… Но одновременно соблазнительно».

Зло швыряла она на стол медную посуду и тарелки; иногда случайно, а иногда и нет. «Жизнь становится все непонятнее, чем больше я пытаюсь ее понять», – угрюмо думала она.

Встречи с Эльдаром под деревом были единственным ежедневным светлым моментом, по крайней мере, в это время она могла поговорить. Но потом они вдруг стали не такими уж и легкими: появившееся у нее новое ощущение его близости, его гипнотизирующей притягательной силы и мысль о возможных последствиях их отношений, сдерживали ее. Она не знала, о чем он догадывается, что понимает, но иногда ей казалось, что его глаза стали новыми и даже устрашающими. И тогда она опускала долу свой взгляд и лихорадочно начинала болтать о разных пустяках.

Однажды она заявила:

– Эльдар, если правда, что они содержат рабов, то я думаю, женщины, находящиеся среди этих бедняг, работают по ночам на кухне, а мужчины в конюшнях и на скотных дворах… Почему же мы с тобой живем довольно свободно? Четверо работников поместья и служанки явно на стороне хозяев, а старая Берит абсолютно безопасна. А мы? Ты и я? Как они это допускают?

– Во-первых, я уже говорил: мы с тобой любим датчан, родители у нас датчане. А во-вторых, кто-то днем должен у них работать в доме и вне дома. Они же не могут нанять людей из ближайшей округи, так что мы с тобой для них стали манной небесной. И дело совсем не в том, что мы можем работать; они должны иметь кого-то, чтобы показывать соседям. А когда нас ставят в один ряд с другими слугами, рано встающими днем, мы, особенно – ты, даже выигрываем.

– Ты тоже, – быстро и небрежно ответила она комплиментом. Он лишь криво усмехнулся.

– Нам еще многое предстоит сделать, Виллему. – сказал он, пытаясь, как всегда, направить ее мысли в русло, которое он считал единственно правильным. – Ты обратила внимание, что мы теряем все черты, характерные для норвежца? Тебе не кажется, что датский язык становится для нас родным?

– Да. А разве это не так?

– Не так? Подумай!

Виллему задумалась.

– Ты прав, – промолвила она наконец. – Удивительно, сколько датских черт мы приобрели незаметно, помимо нашего сознания. Не только в языке, но и во многом другом. В деталях повседневной жизни.

Эльдар украдкой улыбнулся. Теперь она опять на правильном пути.

– Они многое отняли у нас, – произнес он. – Приказывают поступать против наших привычек. Подбрасывают нам новые предметы для повседневного обихода, оказывают влияние на нашу культуру…

– Да, но чаще всего это делается с добрыми намерениями, – быстро прореагировала Виллему.

– Да суть то не в этом. Они уничтожают все норвежское, пытаются переделать нас в датчан, ты понимаешь? В маленькую грязную провинцию Дании!

– Этого не должно случиться, – взволнованно воскликнула она. – Этому мы воспрепятствуем, ты и я.

– И кто-нибудь еще, – тихо сказал он.

– О, Эльдар, здесь все так ужасно, я чувствую себя отвратительно, скучаю по дому, и даже заболеваю. Если бы не было прекрасных встреч с тобой раз в день, я не знаю, чтобы я сделала. Тогда бы я тут же сбежала!

– Этого делать нельзя, – воскликнул он испуганно.

Взгляд Виллему мгновенно стал мягким.

Точильщик пришел через день. Виллему видела из окна комнаты на втором этаже, что Эльдар стоит рядом с заточным станком, держа в руках две косы и нож. Они беседовали естественно и рассудительно, как обычно разговаривают мужчины, но она была уверена, что обсуждали они серьезные вопросы. Но что именно? Этого она не узнала. Она видела, что Эльдар на мгновение засучил рукав, слово хотел рассмотреть ранку от укуса какого-то насекомого. Она очень этому удивилась.

В этот день Виллему к своему неудовольствию не удалось поговорить с ним под деревом. К хозяевам должны были прийти гости. Дочь с семьей и другие важные персоны – все датчане. Дом был перевернут вверх дном, все, сталкиваясь, носились по комнатам и коридорам.

И вот гости прибыли. Главным среди них был сам губернатор. Не правитель, ибо в те времена в Акерсхюсе такой должности еще не было, и обязанности исполнял наместник Ульрик Фредерик Гюльденлеве или его заместитель Уве Юэл. Губернатор был подчинен им, но все же это было значительное лицо.

И Виллему, эта строптивая служанка, успешно справлялась, накрывая на стол.

Она привыкла, что гости-мужчины в Тубренне щипали ее ниже спины, когда она подавала блюда. Так поступал и глава семьи, когда за ним не следили. Она научилась не обращать на это внимания. Привыкла она и к тому, что гости бесцеремонно рассматривали ее пикантное лицо с удивлением и восхищением, научилась отклонять предложения встретиться позже.

Но в этот вечер случилось нечто особое, послужившее на пользу ей и Эльдару. Один из бесцеремонно разглядывавших ее господ спросил ее по-датски, что за жаркое у нее на блюде. Виллему совершенно неумышленно ответила на чистом датском, на языке, который выучила во время своих поездок к бабушке Сесилии и дедушке Александру.

Эффект был неописуем.

– У вас датская прислуга? – воскликнула одна из дам.

– Да, мы держим только сочувствующих, – ответила просто хозяйка, но было ясно, что она гордилась собой. – Эта девушка и ее брат – датского происхождения. Не так ли, Мерете?

– Да, фру, – ответила Виллему по-датски и присела в книксене. – Но мой брат был в Дании меньше меня и поэтому говорит на этом языке не так хорошо.

Гости были довольны, а хозяева стали смотреть на нее с уважением.

Виллему чувствовала себя предательницей. Она любила Данию, так же как и Норвегию и Швецию, в которой побывала несколько раз. А здесь она должна выступать против датчан. Это не справедливо.

Ей казалось, что эта вражда не нужна никому.

Благосклонное отношение к ней хозяев дома несомненно выросло.

Дочь выглядела ужасно.

Так же, как и ее мать, она зачесывала гладко назад свои черные волосы, что явно не красило ее лошадиную физиономию. Она вела себя так, будто была уже полной владелицей этого дома.

Ее брат, Сювер, сам того не желая, легко выходил из себя. После обеда сестра обошла большую гостиную.

– Эти гобелены должны быть у меня, – заявила она.

– Но они принадлежат Кристине, – возразил брат.

– Кристине, – презрительно хмыкнула сестра. – Она никогда их не получит. Мама, в следующий раз я увезу их к себе.

– Непременно, – ответила мать, явно гордившаяся своей дочерью. – Гобеленов у нас достаточно.

Последние слова специально адресовались гостям.

Виллему навострила уши. Кристина – это, должно быть, та сестра, о которой хранят молчание. Сестра в немилости.

Но, как говорит Эльдар, еще должен быть брат. О нем вообще никогда не упоминали. Где же он?

Виллему обносила гостей печеньем и вином после обеда. И в этот момент произошло нечто ужасное. Хозяин Тубренна подставил ей бокал и одновременно слушал губернатора.

– Благодарю, я с удовольствием приеду к вам в Рождество на более продолжительное время. В один такой вечер, как сегодня, обо всем переговорить не успеешь.