Хильдегард считала, что и у нее тоже есть право на счастье!

Все получилось именно так, как предполагали Тристан и Хильдегард: Марина не желала, и слышать о браке. Она с криком убегала и пряталась, стоило Хильдегард заговорить об этом.

Хильдегард тяжело вздыхала, но Тристан испытал облегчение, хотя и не признавался в этом.

— Мне меньше всего хотелось бы видеть тебя моей тещей! — сказал он однажды Хильдегард. Она протянула ему руку:

— Поверь, мой друг, мне тоже трудно представить себе тебя своим зятем. Я все время думала только о тех словах, что ты так и не сказал мне в сочельник… Я понимаю, что не следует говорить об этом, но не могу удержаться. Я так привязалась к тебе! Если бы ты знал, как ты мне дорог!

Он сел рядом с ней и погладил ее красивые седеющие волосы.

— Хильдегард, ты единственная женщина, к которой я питаю такие глубокие чувства, — сказал он.

Она закрыла глаза, блаженствуя от ласковых прикосновений его пальцев к своему лицу.

— Я не знала, что любовь бывает такой, — прошептала она. — Такой возвышенной, целомудренной, без тени сладострастия. Что она может возникнуть, несмотря на возраст, болезни, внешнюю непривлекательность, что она может давать чувство почти небесного единения… Тристан, мне не хочется, чтобы ты звал меня Хильдегард, это имя придумал Йохум. Зови меня лучше моим настоящим именем. Так будешь звать меня только ты.

— С радостью! Какое же твое настоящее имя?

— Бронислава.

— Бронислава, — мягко повторил он. — Это имя подходит тебе больше, чем Хильдегард. Хильдегард слишком жесткое и тяжелое.

Она благодарно улыбнулась, потом открыла глаза и спросила без обиняков:

— Ты не думаешь, что твои чувства ко мне вызваны моей болезнью? Что если бы я была здорова, все сложилось бы иначе?

— Тогда, пожалуй, все было бы сложнее, но по сути, ничего бы не изменилось, — признался он. — Ты напрасно думаешь, что это твоя болезнь позволила мне безбоязненно утешать тебя теплыми словами.

— Я так и не думаю. Но все-таки…

— Если бы ты была здорова, — он улыбнулся, — я бы просил тебя стать моей женой. И остаться рядом со мной на всю жизнь. Я бы даже не возражал, если бы иногда у тебя появлялся любовник. Только не слишком часто.

— Тристан, зачем мне любовник? Господи, о чем только мы говорим! Сейчас в помощи нуждается Марина. Если бы она не была так упряма!

Несмотря на спокойствие и уравновешенность Хильдегард, Тристан понимал, что по ночам ее мучает страх смерти, тревога за дочь и больше всего — желание жить.

Нет, он не мог позволить ей умереть, не мог потерять ее!

— Бронислава! — сказал он. — Весной, когда Марина уже родит и зимние штормы на море прекратятся, я увезу тебя в Норвегию, к моим родичам-целителям. Поедешь со мной? Никлас исцеляет наложением рук, он совершит чудо, я знаю, и мы с тобой…

Ее лицо озарилось светом надежды:

— Ты думаешь, твой родственник поможет даже мне? Несмотря на мое состояние?

— Я в этом уверен.

— Тогда скорей бы наступила весна, — вздохнула Хильдегард и вложила свою руку в руку Тристана.

— К сожалению, это не поможет безвыходному положению Марины. Ей необходимо выйти замуж. Но сейчас она еще не в состоянии понять это. Ей нужно время, чтобы свыкнуться с этим.

Тристану пришла в голову неожиданная мысль.

— Бронислава, — сказал он, — если Марина не может принять меня, потому что я — мужчина, здоровый или больной, это неважно, если она даже не понимает, что у нее будет ребенок… Может, тогда нам с тобой следует пожениться и выдать ее ребенка за своего? Никто, кроме обитателей Габриэльсхюса, не будет знать правды!

— А у Марины появится брат или сестра? — Хильдегард даже порозовела. — Тристан, это был бы замечательный выход из положения! Я понимаю, что у такого решения может быть масса возражений, и все равно я счастлива! Такой счастливой я была только в день своей свадьбы. А потом был сплошной мрак.

— Мрак рассеялся, Бронислава. Рассеялся навсегда.

Впервые за долгое время Хильдегард засмеялась. Светло, открыто, радостно. И совершенно преобразилась, снова став молодой и беззаботной.

На другой день Тристану удалось поговорить с Мариной. Обычно, увидев его, она тут же уходила прочь, но в тот день он застал ее в библиотеке. Там была только одна дверь, и Марина не смогла улизнуть.

— Сядь, Марина, — дружелюбно попросил он. — Нам с тобой надо поговорить.

В глазах у нее мелькнул испуг, но она повиновалась. Она села и сдавила подлокотники кресла так, что суставы у нее на пальцах побелели. Ее беременность была мало заметна, хотя роды ожидались совсем скоро. Марина жаловалась, что пополнела, но тошнота ее больше не мучила. Она по-прежнему ни о чем не догадывалась.

Тристан понимал, что рано или поздно ему придется объяснить Марине, что ее ждет, но сейчас он собирался говорить о другом. Он пытался убедить себя, что у него еще есть время.

— Прежде всего, я хочу, чтобы ты забыла все, о чем с тобой говорила твоя мама, — начал он. — Ты вовсе не должна выходить за меня замуж. Видишь ли, мы только хотели, чтобы Габриэльсхюс стал твоим законным домом, и ты могла бы жить здесь всю жизнь.

«Трусливая ложь, — подумал он. — Как она только оказалась у меня на языке? Такая ложь легко слетает с губ неожиданно и ей невозможно противиться».

Марина дрожала, как натянутая струна.

— Но теперь мы решили иначе, — продолжал он, невольно расплываясь в счастливой улыбке. — Мы с твоей мамой поженимся, как только наш пастор вернется из Копенгагена.

Он заметил, что Марина напряглась еще больше, и положил руку на ручку ее кресла, не смея прикоснуться к ней самой.

— А потом я повезу твою маму в Норвегию, где ее вылечат.

Марина подняла на него глаза — она знала все.

— Мама никогда не поправится, — прошептала она. — Мама умрет. Я это знаю, так говорили камеристки в Копенгагене.

Тристан мысленно проклял все длинные языки на свете.

— Нет, мы поедем к человеку, который умеет исцелять болезни. Но если мы с твоей мамой поженимся, ты станешь, все равно, что моей дочерью, и потому этот дом будет принадлежать тебе.

— А где будете жить вы, дядя Тристан?

— Я? Я буду жить здесь, пока ты не вырастешь и не станешь самостоятельной. А тогда я уеду… Куда-нибудь далеко…

Да, теперь это стало ясно. Он, Тристан, которому на роду было написано быть несчастным, не останется в Габриэльсхюсе без Брониславы. Ребенка Марины, которого они выдадут за своего, он оставит на попечение уже взрослой Марины, рассказав ей правду. Тогда она, очевидно, будет уже замужем. А если и нет, если она по-прежнему будет бояться мужчин, она успеет привязаться к ребенку и с радостью примет на себя заботу о нем.

Тристан погрузился в свои наивные мечты, отказываясь смотреть правде в глаза. Его вернул к действительности острожный голос Марины:

— Вы поедете искать святой Грааль?

— Что искать?

В памяти у него всплыли сказанные им в разговоре слова: А тогда я уеду… Куда-нибудь далеко…

— Святой Грааль. — Он улыбнулся. — Что ты имеешь в виду?

— Мама всегда говорит, что вы рыцарь Грааля.

«Нет, нет, только не я», — мысленно воскликнул он. Но ему не хотелось пугать Марину, тем более сейчас, когда он увидел робкое восхищение, мелькнувшее у нее в глазах.

— Не думаю, чтобы я был достоин такого звания, — сказал он и встал. — Значит, ты не против, чтобы я попросил руки твоей мамы и стал тебе отцом?

Марина посмотрела ему в глаза. Первый раз ее глаза не бегали испуганно, уходя от его взгляда.

— Я не против. Хорошо, чтобы вы были моим отцом. Я вас считаю рыцарем, мне всегда казалось, что вы похожи на рыцаря.

«Конечно, меня можно не бояться», — с горечью подумал он.

Но тут Марину снова охватил страх.

— Только вы не должны обижать маму… как ее обижал мой отец. Вы не должны ее бить!

— Настоящий рыцарь никогда не бьет женщину, — серьезно сказал Тристан. — Да и как бы я мог ударить твою маму, ведь я ее очень люблю!