— Он хорошо разбирается в делах, так что ясно, что немцы тоже захотели торговать с ним, — сказала довольная Карин. Она казалась сейчас такой спокойной, потому что знала, что Буби не стоит ждать в этот вечер. Из ее глаз исчезло выражение затравленности — у Буби была веская причина отсутствовать.
На следующий день после того, как Карин присоединилась к ним за ужином, произошло несчастье.
Элизабет расчесывала редкие волосы Карин в ее комнате на втором этаже, когда они услышали крики отчаяния и безысходности, раздававшиеся с дальних улиц. Они подбежали к окну и увидели бегущего полицейского, свистящего в свисток, взывающий о помощи.
Элизабет открыла окно.
— Что произошло? — крикнула она.
Полицейский, знавший, что в этом доме проживает состоятельная публика, небрежно отдал честь и ответил скороговоркой:
— Жалкие хижины, в которых они живут, рухнули в речку, госпожа. Многие получили травмы, и мне нужно срочно найти врача и обеспечить другую помощь.
— Я разбираюсь в медицине, — сказала Элизабет. — Я сейчас же выхожу.
Он опешил от неожиданности.
— Но госпоже туда не пристало ходить, там ужасные условия…
— Ерунда! Я бегу.
Как только она закрыла окно, она вспомнила о Карин. Не могло быть и речи, чтобы она ее бросила!
Карин дрожа посмотрела на нее.
— Ты уходишь, Элизабет? А что я буду делать, здесь же не останется никого, кто мог бы за мной присматривать. Я запрещаю тебе…
— Там пострадали люди, они умирают, госпожа Карин. Но я не хочу Вас бросать. Одевайте шляпу и пальто и идемте со мной! Тогда я смогу одновременно за Вами присматривать.
— Идти туда? — сказала Карин, скорчив гримасу. — Но ведь там живут одни плебеи.
— Они тоже люди, — возразила ей Элизабет. — И им так же больно, как бывает больно Вам.
— Но я не могу чувствовать их боль, — брезгливо заметила пациентка.
— Я тоже не могу, но я могу ее себе представить.
Разговаривая, она спустилась в свою комнату, а Карин осталась на лестнице, громко выражая свои протесты.
Элизабет, готовая к выходу, находилась в гостиной.
— Ну? Так что будем делать?
— Ты такая строгая, Элизабет. Я не выношу, когда мною командуют!
— Я не командую. Я только спрашиваю, не хотите ли вы мне помочь выполнить свой гражданский долг. Все, кто может придти на помощь, нужны там.
— Я совершаю хороший поступок?
— Очень хороший! Господин Буби очень гордился бы вами, если бы он узнал об этом.
— Ты должна рассказать ему о моем подвиге. Но не подумает ли он, что я опустилась слишком низко?
— Господин Буби, не рассуждая, бросился бы на помощь, разве вы так не считаете, госпожа Карин?
Господин Буби! Боже мой, что за смехотворное имя!
— Да, считаю, — сказала Карин после некоторого размышления. — Я надену черное шелковое пальто с капюшоном, чтобы меня никто не узнал — я надевала его только один раз на балу в Буде. И, естественно, надену перчатки. Тебе не кажется, что мне нужно покрасить губы?
Элизабет переступала с ноги на ногу от нетерпения, но овладела собой.
— Нет, госпожа Карин, не стоит слишком сильно выделяться из всех, это может оказаться неуместным.
— Но я, разумеется, не смогу кому-либо там помочь. Я туда иду только, чтобы ты могла быть поблизости от меня и присмотреть за мной, если мне понадобится помощь.
«Да иди ты к черту», — неуважительно подумала Элизабет. В конце концов они вышли из дому.
По улице бежали мужчины, которых позвал постовой полицейский. Крики со стороны трущоб неприятно резали уши. «На помощь! Тонут мои дети!» — кричала женщина, и Элизабет, схватив Карин за костлявую руку, потащила ее за собой.
На берегу реки царила неописуемая неразбериха. Невозможно было различить улицы, проулки и бараки — все слилось в ровную, мутную массу. Элизабет услышала жалобное поскуливание из-под стенки и с помощью мужчины подняла ее. Они вытащили щенка, которого сразу забрал ребенок и убежал с ним. Несколько мужчин бросились в речку, чтобы помочь тем, кто боролся за свою жизнь среди обломков лачуг, в которых они раньше жили. Другие пытались расчищать завалы на пологом берегу реки.
— О нет! — пищала Карин. — Я не могу туда идти!
Терпение Элизабет лопнуло.
— Тогда отправляйся домой, проклятая модница, — прошипела она сквозь зубы. — Ты что, дурочка, ничего не видишь? А ты не пыталась выбросить из своей головы смехотворные мысли о себе самой и своей жалкой внешности? Попробуй ради приличия хоть немного подумать о том, каково сейчас этим людям — без жилья, где они могли бы укрыться от дождей и холода! Посмотри на лежащих вон там детей с кровоточащими ранами, послушай, как они зовут своих пропавших родителей и братьев и сестер. Сердце разрывается от этого зрелища, а тут Вы стоите и хнычете из-за какого-то дерьма, попавшего Вам на ногу!
Оскорбившаяся Карин молчала. У нее дрожали губы, но она достойно держала прямую спину.
— Ты со мной так никогда не разговаривала, Элизабет, — обиженным тоном сказала она. — А я-то думала, что ты добрая! Ты больше не будешь за мной ухаживать, я не хочу знать ни тебя, ни тот язык, которым ты сейчас пользовалась. Ты уволена!
— Откровенно говоря, мне на это наплевать, — сказала Элизабет и повернулась к ней спиной. — Иди домой и смотри на себя в зеркало, на что-нибудь другое ты не способна!
Она была настолько вне себя от злости, что ей было безразлично, что она говорила. Пусть Вемунд Тарк решает, что хочет потом. Сама Элизабет стояла сейчас перед выбором, и она могла выбрать только одно: помочь этим несчастным.
Карин по-прежнему стояла на берегу, в то время как Элизабет помогла встать на ноги двум маленьким девочкам и вытаскивала их наверх. Она передала их женщине в уцелевший дом.
Итак, она была готова приступить к выполнению своей задачи.
Элизабет заметила, что часть пострадавших уже вытащили в безопасное место. Они лежали в грязи под дождем, и ни у кого не было времени заняться ими. Люди из тех районов трущоб, которым не угрожала опасность, выкрикивали бессвязные распоряжения и призывы, не пытаясь помогать другим. Элизабет велела им замолчать и занялась ранеными. Карин стояла и жаловалась на то, что о ней никто не заботился, но у Элизабет на нее больше не было времени.
Когда другие увидели, что молодая рыжеволосая девушка знает свое дело, они подошли ближе и стали давать ей хорошие советы. Элизабет захватила из дома Карин пару старых простыней и попросила одну из женщин разорвать их на полоски.
Мужчины приносили новых раненых со стороны реки и с доверием передавали их Элизабет. У нее действительно появилось много работы.
Она приказала Карин подержать лекарства и передала ей то, чем она уже пользовалась. Но зрение у Карин было уже отнюдь не таким, как раньше, — она не могла прочитать надписи на разных коробках. Этим занялся кто-то другой, но к тому моменту Карин успела на минуту забыть о самой себе и заинтересовалась происходящим. Она не хотела смотреть на ужасные раны, но зато взяла на руки плачущего ребенка и попыталась его неумело и неуклюже утешить. Она, казалось, больше напугала его, чем утешила, но, как бы там ни было, она «раскачалась». И это само по себе уже было ценно.
У Элизабет не было времени оглянуться, но она заметила, что ей квалифицированно помогают. Это был подоспевший на помощь доктор, который с удивлением наблюдал, как она работает.
— Вот как, — довольно агрессивно проворчал он. — Мадемуазель — самозваный лекарь? Вижу, что она занимается этим не первый раз в своей жизни!
— Да, меня обучали двое специалистов в области медицины, — ответила Элизабет, не сводя глаз с женщины, которую она перевязывала. У женщины была сильно разодрана рука. В этот момент Элизабет как раз занималась накладыванием на руку сложной повязки из полосок простыней.
Доктор тут же принялся рядом с ней за работу. Как здорово, что пришли на подмогу. Слишком много скопилось у нее пострадавших, которые лежали и ждали своей очереди и которые в любое мгновение могли умереть у нее на руках.