— Юноша твоего возраста? А не мог бы поточнее назвать его возраст?

— Попытаюсь. Но сначала я попрошу вас быть столь любезным сохранить в тайне мой визит. До поры до времени.

— Конечно, — не без удивления ответил священник.

Хейке принялся рассуждать дальше:

— Итак, мой родственник, исчезнувший много лет назад, мог быть моим одногодкой. Точнее я сказать о его возрасте не могу. Его первоначальное имя было Кристер, но это теперь не имеет никакого значения, потому что те, кто увез его в ту или эту Бергквару, не знали, как его зовут, и могли окрестить его по-другому. Когда он исчез, ему было три или четыре года. Это дело связано не с преступлением, а скорее с состраданием.

Священник как раз нашел в это время церковную книгу.

— В то время я не жил здесь, — сказал он. — Иначе я сразу же сказал бы, кто крестился здесь в три или в четыре года.

— Если вообще такие были!

— Да. Так что мне придется ориентироваться на твой возраст.

— Я исхожу из того, что этот мальчик Кристер должен был родиться в 1774 году — в том же самом году, что и я.

— Так-так. Тогда ему должно быть… девятнадцать, почти двадцать лет. Посмотрим, есть ли у нас такие возраста…

Он начал листать толстую церковную книгу. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы найти 1774 год, не имея под рукой более точных ориентиров. Хейке стоял рядом и ждал, пока пастор записывал одно имя за другим с помощью элегантного гусиного пера.

Имен набралось не слишком много.

Повернув свои выпуклые глаза к Хейке, священник сказал:

— Эти мальчики родились и были крещены в округе, так что их мы, естественно, не принимаем во внимание. Исключив их, мы посмотрим, что остается. Ты говоришь, что он попал сюда в трех-четырехлетнем возрасте?

— Да.

— Значит, будем смотреть 1777 и 1778 годы, выбирая вновь окрещенных. Но это я могу сразу тебе сказать, потому что среди выписанных мной имен рожденных и крещенных не хватает двух, семьи которых я хорошо знаю.

— Они должны проживать в имении Бергквара.

— Это относится к большинству жителей Бергунды… Знаешь, что тебе нужно сделать?

— Что?

— Сходить к акушерке. Эта старая женщина знает о местных жителях все.

— Я так и сделаю. Но скажи мне те две фамилии, которые отсутствуют!

— Хорошо, один из них — Андерс Эрикссон. Здесь отмечено, что он прибыл сюда в 1777 году с двумя маленькими детьми: оба были мальчики. Одного звали Эрик Андерссон, другого Мате Андерссон. Спроси о них у акушерки! Спроси, рождены они в браке или нет!

— Спрошу, — сказал Хейке, стараясь запомнить имена. — А что касается другой семьи?

— Это семья Свена Карлссона, тоже из Бергквары. Они приехали сюда из Сконе в 1778 году и в тот же год окрестили новорожденную дочь и старшего сына!

— Звучит многообещающе. Как звали этого мальчика?

— Нильс. Нильс Свенссон.

— Значит, у меня есть целых три имени для начала.

Священник встал и принялся листать по очереди все три церковные книги.

— Удивительно! — пробормотал он.

— Что такое?

— Одного имени здесь вообще нет.

— Кого же?

— Пятого сына Бака. Я искал эту запись, потому что возраст его как раз тот самый. Это Эрланд Бака, известная личность. Все его братья здесь записаны, а о нем ничего не говорится — ни о рождении, ни о крещении.

Эрланд? Где Хейке недавно слышал это имя?

Ну конечно же! Молодой человек, споривший с Гуниллой под стенами его спальни!

Имя Эрланд было необычным. Конечно, это тот самый юноша.

Поблагодарив священника, Хейке ушел. Но теперь уже было поздно, чтобы навещать акушерку, которая, к тому же, жила в другой стороне, и он не нашел бы ее дом в темноте. Поэтому он поехал в жилище Арва, в имение Бергквару.

Арв еще не вернулся от хозяина, Арвида Поссе, Но Гунилла уже ждала его к ужину.

Зайдя на кухню, Хейке снова почувствовал, как весь наполняется спокойствием.

— Вам придется поужинать одному, — сказала она. — Инспектор Грип все еще разговаривает с хозяином. Ленсман тоже частенько заглядывает сюда, и граф собственноручно готовит пунш, после чего, как обычно говорит господин Грип, время идет быстрее. Может быть, накрыть на стол в гостиной?

— Нет, не стоит, я поем в кухне. Ты не составишь мне компанию, Гунилла?

Смутившись, она вытерла ладони о фартук.

— Нет, мне не положено…

Хейке улыбнулся ей своей теплой улыбкой.

— Хоть я и родственник писаря, но вырос я в более простой обстановке. В этом у нас с тобой много общего.

Она неуверенно улыбнулась.

— Да, тогда, возможно…

Помедлив, она села за кухонный стол напротив него. Она зажгла лампу, которая сильно коптила, — и он тут же привел ее в порядок.

Весь дом благоухал рождественскими запахами. Эти запахи были чужими для него, привыкшего к более пряным и сладким словенским запахам. Он ощущал запах свежеиспеченного хлеба, аппетитный запах свеженабитой колбасы, растительного масла и смальца, только что отлитых восковых свечей и многого другого, чего он раньше не знал. Гунилле пришлось основательно потрудиться перед Рождеством.

Ему вдруг стало грустно.

— Что с вами? — спросила Гунилла. — Почему вы грустите?

— Нет, ничего. Просто я вспомнил о моей семье, которую я покинул и больше никогда не увижу. Конечно, они не были моими родственниками, но меня считали там за родного.

Она кивнула.

— Я слышала, как вы рассказывали о своем детстве.

— Говори мне «ты», Гунилла, мы ведь с тобой почти одногодки!

Она смущенно опустила глаза.

Чувствуя, что между ними есть какая-то взаимосвязь и желая узнать о девушке побольше, Хейке решился задать ей вопрос:

— А ты сама откуда родом?

В глазах ее тут же появился страх. «Дома ее ущемляли в чем-то», — подумал он.

Спокойно, без всякого выражения, она ответила:

— Я родом из Кнапахульта. Это такая маленькая ферма в лесу.

Хейке решил быть откровенным, желая помочь этой удивительной девушке.

— Гунилла, ты должна простить меня, но я слышал, как ты сегодня разговаривала с молодым человеком по имени Эрланд.

Она тотчас же покраснела.

— Ах, вы слышали… ты слышал нас? Но это было вовсе ни к чему…

— Да, я знаю, но я услышал это невольно. Разумеется, я не имею к этому никакого отношения, Гунилла, но мне кажется, я понял больше, чем твой молодой, сердитый друг. У тебя есть проблемы, не так ли?

Она тут же отвернулась. Он смотрел на ее профиль, красиво очерченный на фоне гладко отполированной деревянной стены. Прижав к губам ладонь, она прикусила большой палец.

После небольшой паузы он мягко произнес:

— Тебе не хочется, чтобы он обладал тобой?

Она молчала.

— Ты считаешь, что физическая любовь отвратительна?

Она стыдливо кивнула. По щеке ее скатилась слеза.

— Извини, — быстро сказал он. — Я сижу здесь и задерживаю тебя, ведь это твоя спальня!

Но когда она повернулась к нему, на лице ее уже не было страха.

— Нет, я… — Напряженность ее уже прошла. — Я хочу поговорить, мне нужно это.

Она задумалась, а он тихо сказал:

— Тебе трудно дома, не так ли?

Она ничего не ответила, словно и не слышала этого вопроса.

— Мне хорошо здесь, — пробормотала она. — Здесь просто благодать.

Она сказала это с такой значительностью, словно именно это так много значило для нее.

Хейке ждал.

— Я не хочу возвращаться домой.

Еще одна реплика, повисшая в воздухе, без всякого адреса.

Он снова начал:

— Этот Эрланд… Мне показалось, что он очень нравится тебе.

— Нет! — выдавила она из себя.

— Если исключить эту телесную любовь, то он очень нравится тебе.

— Нет!

И Хейке понял. Она боялась своей собственной реакции.

— Гунилла… Мы с тобой можем говорить совершенно откровенно, потому что я никогда, никогда не буду иметь на тебя виды. Тебе не следует опасаться того, что я буду навязывать тебе какие-то иные отношения. Могу я изложить свою точку зрения на любовь?