Хейке выпрямился. Вошли все остальные. Это было все, что они хотели знать. Эбба плакала навзрыд.

— Ты подтверждаешь это, Эбба? — спросил священник.

— Да, что теперь мне остается сказать…

Но Карл больше не видел и не слышал их. В полузабытье он почувствовал, как священник взял его руку и попросил Господа простить этому человеку все его великие грехи, в том числе его самовосхваление и самодурство.

И в минуту смерти Карл Кнапахульт ясно увидел самого себя — и перед ним забрезжил его первый миг смирения. И он ощутил в себе несказанный мир.

Женщины — странные создания. Упав на колени перед его постелью, Эбба принялась искренне плакать о нем.

— Где ты была этой ночью? — спросил Арв, когда она вместе со всеми направилась в его дом.

— Ходила и мерзла, — ответила она. — Я не решалась даже подумать о том, что вы обнаружите, что Гунилла не моя дочь. Я не могу потерять ее.

— С вами этого не случится, мама, — ласково произнесла Гунилла. — Я всегда буду называть вас мамой. И вы сможете жить у нас Эрландом, когда мы поженимся. Мы так решили. Эрланд сказал, что будет вести себя со мной спокойно, но в эту ночь я многое узнала о любви. О трудностях других людей. Мои трудности — не самые большие. Теперь я смотрю на любовь совсем иначе.

Эбба грустно улыбнулась.

— Это верно, девочка моя. Забудь о том, что этот бесноватый Карл пытался вбить в тебя! Он понятия не имел, что такое любовь. Но вряд ли мне придется быть тещей в вашем доме! У меня другие планы. В деревне есть один холостяк, который давно уже увивается за мной. А Кнапахульт я продам. Так что средства у меня будут.

— Может быть, твоя весна только начинается? — улыбнулся Арв.

— Меня бы это не удивило. Твоя тоже, возможно?

— Почему бы и нет? Но, Эрланд, по-моему, мне будет гораздо труднее помочь Сири вырваться из ее чувственного хаоса, чем тебе с Гуниллой.

— Я тоже так думаю, — согласился Эрланд.

— Но прежде всего, — сказал священник, — прежде всего нам следует поблагодарить за помощь Хейке!

— Без него нам всем пришлось бы туго, — согласился Арв, и Хейке смущенно покраснел. Все наперебой восхваляли его, и такого никогда не было в его жизни, так что он просто таял от радости.

Они спросили Эббу, не знает ли она что-то еще о человеке, который увез с собой Кристера, но она ничего не знала. Ни имени, ни звания, ни места проживания.

В доме Арва их ждал новый сюрприз. Женщины из поместья накрыли свадебный стол.

Все сели за стол, в том числе и вновь прибывшие. Все зверски проголодались.

Что из того, что свадьбы на этот раз не получилось? Она должна была состояться через несколько дней.

Хейке пробыл у Арва еще неделю. После этого он собирался навестить свою самую близкую родственницу — сестру отца Ингелу.

Ингела, светская дама с серебристой сединой, несмотря на свои сравнительно молодые годы, с прекрасными манерами, сидела в своем салоне и вышивала платьице для крестин, предназначенное внучке. Внуков у нее еще не было, ее сын Ула еще не был женат, но к этому следовало заранее подготовиться. Ингела придерживалась на этот счет того же мнения, что и ее работодательница и приятельница, графиня Сара Оксенштерн, урожденная Гюлленборг. Обе были вдовами и довольствовались обществом друг друга.

Вошла горничная — молодая, простоватая и милая девушка, с округлившимися от страха и удивления глазами.

— В прихожей ожидает какой-то парень, фру. Он хочет поговорить с вами, но я не знаю, пускать его или нет.

— Он не нахал?

— Нет… — неуверенно произнесла девушка. — В нем есть что-то дьявольское, хотя глаза у него добрые, но, возможно, мне так показалось. Может быть, лучше взять в руки молитвенник, фру. Или холодную сталь!

— Ты разожгла мое любопытство. Пойду-ка я взгляну на него.

— Я пойду с Вами, — сказала горничная и прихватила с собой подсвечник.

В прихожей Ингела остановилась, как вкопанная. За спиной у нее стояла горничная, крепко сжав в руке подсвечник.

Ингела была не в силах произнести ни слова. В мыслях ее проносились обрывки историй о «меченых» Людях Льда. В детстве она видела Ульвхедина. Но ведь больше не было…

— Кто ты? — почти по слогам произнесла она.

— Я Хейке. Сын Сёльве.

Ингеле пришлось опереться на горничную.

— Сёльве? — с трудом произнесла она. — Сёльве, моего брата? Он жив?

— Нет. Он умер. Он умер пятнадцать лет назад.

Ингела печально опустила голову. Потом посмотрела на него, будучи не в силах собраться с мыслями, от наплыва чувств ей чуть не стало плохо. Но потом взяла себя в руки.

— Значит, тебя зовут Хейке? Добро пожаловать! Хейке — сын моего брата! Входи!

Горничная опустила свое оружие.

Вытерев носовым платком глаза и готовая вот-вот расплакаться, Ингела повела его в салон.

— Приготовь комнату для господина Хейке, — сказала она горничной. — А также баню и хороший обед! Как ты слышала, это сын моего брата Сёльве. Он должен быть принят здесь с почетом!

Взглянув на своего гостя, она впервые в жизни почувствовала неуверенность, не зная точно, как вести себя в подобной ситуации. И Сара Оксенштерн тут не помогла бы ей советом!

Уже к вечеру Хейке и его тетя Ингела были лучшими друзьями. Заглянув в его добрые желтые глаза, она не могла понять, почему сначала чуть не отшатнулась от него.

Хейке рассказал ей о своей жизни.

Но он ни словом не обмолвился о падении Сёльве и о его страшном конце, о своих годах, проведенных в клетке, и о том, как его мучил отец.

Потому что у Ингелы должны были остаться добрые воспоминания о брате, и было бы бессмысленно лишать ее их.

Только однажды Хейке чуть было не проговорился. Это было тогда, когда Ингела выразила удивление по поводу того, что в ее поколении не было ни одного «проклятого». И ему пришлось прибегнуть к спасительной лжи.

— Сёльве был предназначен для проклятия. Но он скорее был избранным, чем «меченым», как мне кажется. Он обладал удивительными способностями, но умер слишком рано, чтобы они могли как следует развиться.

Это пояснение удовлетворило ее.

И Хейке стал спрашивать о Гростенсхольме.

— Ах, да, тебе нужно ехать туда как можно скорее, Хейке! Как можно скорее! Как хорошо, что ты нашелся, что ты едешь туда! Ведь это же твой дом, твое наследство! У нас с Ула совесть не спокойна, потому что мы никогда там не были, но Ула уехал в Стокгольм вместе с Акселем Фредриком, сыном Брана Оксенштерна. Аксель — член Верховного суда, а Ула — его подчиненный. Он собирается и дальше служить ему, и, кстати, Ула со временем унаследует этот дом, это наследство его отца. А я… Возможно, ты этого не заметил, но у меня больные суставы, и я не осмеливаюсь отправляться в путешествие.

— Понимаю. Кто живет теперь в округе Гростенсхольм? Только Элизабет и Вемунд Тарк?

— Ах, если бы мы что-то знали! Последнее известие от них я получила три года назад. Элизабет тогда писала, что оба они серьезно больны и что у них эпидемия, а потом от них не было никаких известий.

— У них нет детей?

— Есть, дочь. Она родилась у них довольно поздно. Ее назвали в честь той, что оставила наиболее сильный отпечаток на их доме в Элистранде, а именно, Виллему. Это необычное имя. Но я ничего не знаю, о том, как сложилась судьба этой их дочери. Совершенно ничего не знаю, это так страшно!

— А Гростенсхольм теперь пустует?

— Давно уже. С тех пор, как умерла Ингрид. Как бы она обрадовалась, узнав о твоем существовании!

— А Липовая аллея?

— Думаю, она по-прежнему сдается в аренду. Наш род оскудел, Хейке. Нас снова стало так мало! Некому заботиться о наших прекрасных, старинных имениях. Сделай то, что в твоих силах! Одна надежда теперь на тебя! Я имею в виду хозяйство, а не продолжение рода! — улыбнулась она.

— Я поеду туда немедленно!

— Ну, ну, останься здесь на несколько дней. Ты отдохнешь, мы сможем поговорить. А вообще-то я согласна с тобой. Поезжай туда как можно скорее!