Если бы только Хейке был здесь! Он, во всяком случае, смог бы хоть что-то сделать для этих людей, которые никому не нужны!

До сих пор Анне-Марии еще не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Она росла в совершенно особой, закрытой среде и мало знала о жизни простых людей. Она не знала, что сотни тысяч шведов и норвежцев жили в чудовищной нищете, а привилегированный слой был не так уж велик. Анна-Мария видела лишь этот крошечный захолустный поселок, и слава Богу, для нее этого было более, чем достаточно. Ведь она отважилась на крестовый поход, чтобы улучшить условия их жизни.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что она могла сделать немного или вообще ничего. И с этой удручающей мыслью она заснула.

В пятницу, когда она как раз собиралась закончить занятия — без досок и других пособий — в класс неожиданно вошел Адриан Брандт, чтобы посмотреть, как идут дела.

Анна-Мария пришла в полное замешательство. Во-первых, она не знала, правильно ли она преподает, во-вторых, она не ждала его раньше следующего дня, в-третьих, она никак не ожидала такой реакции на его появление со своей стороны. Эта реакция совсем не была похожа на то, что она чувствовала, когда видела его, будучи ребенком. Анна-Мария видела не так уж много мужчин в своей жизни; ее мать Сара зорко следила за дочерью, а два последних года Анна Мария вообще полностью посвятила себя заботам о матери и редко выходила куда-нибудь. Сейчас Адриан Брандт казался ей еще более привлекательным, чем когда-либо, ведь теперь она уже привыкла к его зрелой красоте и поведению. Может быть, это ее чувство объяснялось тем, что он был такой интеллигентный? Он происходил из той же среды, что и она, все стало как будто много легче, когда она увидела его. Ей нравились все эти люди в Иттерхедене, ей было хорошо с ними, но ее сердце сжималось от сострадания к ним, и она страдала от этой тяжести. Адриан Брандт был спокойный и уверенный человек, прочно стоящий на ногах, он не вызвал в ней потребности сочувствовать. Наоборот, это ее душа стремилась к нему в поисках помощи и поддержки.

Она отдала ему свой стул, и он тихо уселся в углу и слушал, пока она учила детей писать и читать слово «bade» («мыть») на доске. Дальше они пока еще не продвинулись. А потом она немного почитала им один из своих учебников. Учебник истории.

Когда урок закончился и дети вышли поиграть во двор, Адриан Брандт подошел к ней. Она была совершенно уверена в том, что он все время сидел и наблюдал за ней, а не за детьми.

— Да это просто здорово, Анна-Мария. Она опустила глаза.

— Будет лучше, когда мы получим грифельные доски и счеты для всех.

— Да, я слышал об этом.

Потом он сказал с плохо скрытой гордостью в голосе, хотя это должно было прозвучать как бы между прочим:

— Кстати, я был по делам в здании риксдага, и министру очень понравилось то, что я позаботился о том, чтобы здешние дети обязательно ходили в школу. Ты ведь знаешь, непросто найти учителей для всех отдаленных местечек в Швеции — страна так вытянута в длину. Он был чрезвычайно любезен.

На секунду Анна-Мария подумала, что не он внес это предложение первым, — но ведь все расходы взял на себя он, так что, разумеется, он был прав. Эти ее размышления, впрочем, вскоре утонули в его доброжелательной болтовне. Она видела, что он украдкой поглядывает на нее. Как бы задумавшись, изучая.

— Приятно видеть, как ты прекрасно ладишь с детьми, — сказал он с немного отсутствующим видом.

— Правда? — просияла она. — Спасибо, рада это слышать.

Похоже, он не слышал ее ответ, он был погружен в свои мысли. Вдруг он сказал:

— Анна-Мария, не могла бы ты навестить мою мать и сестер завтра вечером? Они очень хотят с тобой повидаться.

— Да-а, — нерешительно произнесла она.

— Ты ведь знакома с Керстин? Вы уже встречались?

— Да, конечно, раза три-четыре. Дома у тети Биргитты.

— Так ты придешь? Часов в семь? Адриан Брандт выглядел настолько воодушевленным, что она преодолела свою нерешительность.

— Да, спасибо.

— Я зайду за тобой. И тебе не придется идти мимо бараков одной. Тебе это могло бы быть довольно неприятно.

— Спасибо!

Он еще немного задержался, обсуждая проблемы обучения. После того, как он получил благословение министерства, Адриан казался гораздо более воодушевленным, хотя школа и стоила денег ему лично. Похоже, что тут, в этом небольшом поселке, царили вполне феодальные порядки. Хозяин… заботящийся о своих крепостных.

Нет, откуда у нее такие несправедливые мысли. Адриан Брандт — не деспот, он производил впечатление человека мягкого и понимающего. Но он знал, чего хочет! И хорошо управлял тем, что получил в наследство от тестя. Клара рассказывала, что уж тот-то как раз был деспотом! По сравнению с ним новый хозяин — просто ангел.

Приятный голос Адриана отвлек ее от этих бессвязных мыслей.

— Как рады мы были приехать сейчас сюда, и я, и все мы, — сказал он с облегчением в голосе. — В городе мрачно, он давит, так всегда бывает в это время года. Я особенно привязан к Иттерхедену, должен в этом признаться. Это как бы мое дело. Я очень много поставил на эту шахту, когда унаследовал ее.

— А что это за шахта?

— Железо, — ответил он как-то чересчур быстро, и Анна-Мария удивилась.

Взгляд его стал отсутствующим.

— Коль — дурак, — сказал он почти про себя.

И стал говорить о чем-то другом.

Но было очевидно, что он нашел ее привлекательной, он был с ней невероятно внимателен и любезен.

Анна-Мария думала об этом, возвращаясь в сумерках домой. Было похоже, что он примеривался к ней и оценивал ее.

В качестве кого? Учительницы или?..

Ну что же, его присутствие внесло существенное оживление в жизнь в Иттерхедене. Анна-Мария не привыкла к мужскому восхищению. Говоря с ним, она чувствовала себя ужасно зажатой, едва осмеливалась поднимать на него глаза. Но сейчас, когда она осталась одна, все в груди ликовало от нового, сильного ощущения: пробуждающегося интереса к мужчине!

Это было так ново! Так чудесно! И так невероятно захватывающе!

Мягкая маленькая Анна-Мария, которая жила в замкнутой среде, а последние два года испытывала ужасное одиночество, пока болела ее мать, она чувствовала, как в ней высвобождаются силы, как она ищет выхода для всего того, что было спрятано в глубине ее сердца. Тихие и терпеливые — те, кто молчаливо ждет, не зная о мощи изначальных сил в себе — переживают все вдвое острее в тот день, когда приходится отступать перед силой природы. Анна-Мария не знала этого, но могла почувствовать, что стоит на пороге того, что изменит всю ее молодую и одинокую жизнь.

И как уже было сказано, это было чудесное, всепоглощающее и захватывающее ощущение — аж мурашки по коже.

— Ну, что? — оживленно спросила сестра Адриана Керстин, когда он вошел в барский дом на вершине холма. — Она придет?

— Да, она придет.

— Отлично! Она именно то, что тебе нужно, Адриан, ты должен ей заняться!

Он нетерпеливо повесил плащ.

— Послушай, Керстин. Анна-Мария — не та девушка, которой можно «заняться». Ее сердце слишком хорошо для этого. Да если я это сделаю, то потому, что сам этого захочу, а не потому, что вы мне это приказываете по каким-то сомнительным соображениям. Своим занудством вы заставляете меня чувствовать отвращение к самому себе, когда я на нее смотрю. Она прелестна, она очень мила, и она мне нравится. Но я сам решу, как мне к ней относиться.

От этой яростной отповеди щеки у него раскраснелись.

— Конечно, разумеется, Адриан, не обращай на нас внимания, мы же думаем только о твоем благе. Ты так одинок, тебе нужен кто-то, кто был бы рядом. Но мы ни словом больше не обмолвимся о подходящих для тебя невестах, обещаю.

— Хотелось бы надеяться, — процедил Адриан сквозь зубы и направился в свою комнату.

Керстин глядела ему вслед с довольной улыбкой. План удался, он влюбился в Анну-Марию Ульсдаттер.