Дети давно уже скрылись в доме, а Клаус все тер и тер лошадь в одном и том же месте. Та взбрыкнула, и Клаус наконец очнулся.

Тут к нему подбежал самый младший из детей:

— А лошадь добрая?

— Угу. Хочешь покататься?

Конечно, мальчик хотел. Работник осторожно посадил его в седло.

— Как тебя зовут?

— Аре. Мне семь, почти уже восемь лет. Сегодня у нас детский праздник. Мы отмечаем Иванов день*. [22] А Даг — это мой брат.

— Неужели? — удивился Клаус. Что-то не совпадало. — А у тебя есть еще и сестра?

— Да. Даже две — Лив и Суль.

— Суль… Это что, вон та большая девочка? — Сердце работника забилось быстрее.

— Ага. А маленькая — это Лив.

— А сколь Суль лет?

— Четырнадцать.

Сердце упало в пятки. А он-то думал, что ей никак не меньше шестнадцати.

— Вон идут дети Эйкебю, — сказал Аре. Он был очень доверчивым, наивным мальчиком и не заподозрил ничего дурного в вопросах работника. — Они тоже пришли на праздник. Бедняги. Говорят, их бьют по несколько раз в день.

— Всем детям достается.

— Только не нам.

— Как же так? Надо изгонять первородный грех! — Клаус был потрясен.

— А что это такое?

— Ты в церковь ходишь?

— Да. Но там так скучно. Я считаю звездочки на потолке. И потом, знаешь, борода священника так здорово прыгает вверх-вниз. Я никогда его не слушаю, он вечно сердит и только ругает нас.

— Но всем детям надо задавать трепку! Надо изгонять дьявола, как ты не понимаешь?!

— Какого дьявола?

— Того, что живет во всех нас, — уже раздраженно бросил Клаус.

Аре подумал немного:

— А зачем его изгонять? Ведь он может запрыгнуть обратно.

— Неужто тебя никогда не били? — недоверчиво спросил Клаус.

— Да, били, конечно. Когда я поджег траву. Ну, еще когда запер девчонок в хлеву. Ха, как они орали! — Он довольно ухмыльнулся: — Но ведь не дьявол же все это придумал. А я. Сам. Отец считает, что битьем ничего не добьешься. Дети должны чувствовать, что их любят. Отец говорит, что когда он был маленький, его никто не любил.

Этого Клаус уже не мог понять. Его жизненная философия была слишком убога.

— Где вы живете?

Аре показал.

— Там? Но ведь там, кажется, живет знаменитый знахарь, господин Тенгель?

— Да. Это мой отец. А Силье Арнгримсдаттер моя мать. Вы, верно, слышали о ней?

— Нет… — с сомнением в голосе произнес мужчина. Он все никак не мог понять, что объединяет Дага и фрекен Шарлотту. Поэтому он не особенно следил за щебетаньем Аре.

— Но уж о мастере Арнгриме вы должны были слышать!

— А, он расписывает стены?

— Верно. Это моя мать. Она не хочет пользоваться своим женским именем, — ведь женщины не умеют ни писать, ничего… Так что почти никто не знает, что мастер Арнгрим — моя мать. Она расписывает обои. А иногда пишет прямо по стене. Ей больше нравится кожа, потому что с ней можно работать дома. Мать очень талантлива. И многие хотят купить именно ее обои.

Но Клаус гнул свое.

— Так господин Тенгель — отец Дага?

— Да.

— А фрекен Шарлотта — его мать?

— Нет… Все совсем не так. Даг мой сводный брат. Мы с ним не родные. Но мама с папой взяли его к себе, когда он был совсем маленьким. И теперь мы братья. Понимаете?

Что-то начало проясняться.

— И Суль тоже мне не сестра.

— Ну да? — Мужчина был весь внимание.

— Она мне двоюродная сестра. Ее родители умерли от чумы. А она умеет колдовать. Только никому не говорите.

Клаус улыбнулся. Конечно, все это ерунда. Они два раза объехали вокруг усадьбы. Клаус помог мальчику слезть с лошади.

Шарлотта Мейден стояла у окна, ожидая, когда накроют праздничный стол. В это время она увидела Дага. Слышала, как тот болтал с сестрами и братом. Потихоньку начали собираться дети.

Шарлотта вспомнила, как этой зимой, набравшись мужества, она рассказала Дагу, что он ее сын. Сначала она спросила разрешения у Силье с Тенгелем. Те считали, что мальчик уже достаточно взрослый и пора бы ему знать правду.

— Даг, — сказала Шарлотта мягким голосом, дрожа с головы до ног. Сердце ушло в пятки. — Ты никогда не задумывался над тем, кто же твоя настоящая мать?

Умные, чистые глаза посмотрели на нее:

— Нет. Но ведь это вы. Я прав?

Шарлотта отступила:

— Кто тебе сказал?

— Никто. Я сам догадался. Уже давно.

Мать не могла прийти в себя:

— Ты разочарован?

— Нет, — серьезно ответил тот. — Мы зовем вас нашей доброй феей.

Стоя у окна, она вспоминала. Да, они с матерью много сделали для семьи Силье. Вытащили их из унизительной нищеты, дали им возможность жить достойной жизнью. Родные Шарлотты осуждали ее. Они никак не могли понять, как можно общаться с простолюдинами. Шарлотта прощала их — ведь те никогда не видели Тенгеля и Силье и не знали, какие узы их сковывали. Родственники же считали, что все бедняки — обманщики и хотят прибрать к рукам деньги Шарлотты.

А как богата стала жизнь матери, да и самой Шарлотты! Ни она сама, ни ее мать еще ни разу не пожалели о том, что помогли семье, приютившей Дага. Они стали хорошими друзьями; постепенно Силье и Тен-гель приобрели вес и уважение в обществе, и в их отношениях не было ничего постыдного. Ни дочь, ни мать никогда не стыдились этого знакомства.

Когда Дагу исполнилось двенадцать, он переселился во дворец. В первые дни с ним был Аре, чтобы ребенок не почувствовал резкую разницу в своем новом положении.

Дагу во дворце понравилось сразу же. Мать и бабушку он знал уже давно, и, честно говоря, сама мысль о том, что когда-нибудь все это будет принадлежать ему, мальчику нравилась. Сестры и брат жили рядом с ним, так что он не чувствовал себя одиноко. Женщин он звал теперь «мама Силье» и «мама Шарлотта», и еще у него была бабушка.

Аре был совсем не похож на других детей. Да, все звали их братьями и сестрами, но на самом деле только Аре и Лив были детьми Тенгеля и Силье. Аре был крепким и здоровым парнем, как говорится, кровь с молоком, любил землю. Звезд с неба не хватал, но всегда был весел. К тому же он твердо знал, кем хочет быть. Он будет крестьянином, и ему будет принадлежать небольшой хутор Липовая аллея (как его теперь называли). Уж он-то возьмет дело в свои руки! А пока наблюдал за беспомощными и неуклюжими попытками отца и матери изображать из себя крестьян.

Липовая аллея… Шарлотта любовалась ею из окна. Тенгель посадил настоящую аллею. Теперь деревья разрослись, стали высотой в человеческий рост. Шарлотта помнила, что каждому предназначалось по дереву — у нее было свое дерево, и у ее матери тоже. Дерево баронессы стояло прямо напротив липы Аре. И только самые молодые деревца были пока безымянными.

Суль разговаривала с одним из работников. «Ей не следовало бы этого делать», — подумала Шарлотта. Суль была безрассудна, кружила головы и легко забывала парней с соседних хуторов, смеялась над их неуклюжими ухаживаниями. Тенгель очень сердился на нее за это, и Шарлотта даже боялась его в такие минуты.

Нет, Суль не должна была болтать с работником. Парень был весьма привлекателен и уже сформировался как мужчина.

Силье как-то сказала, что Суль тянет к простым парням — работягам, кучерам.

А Суль сладострастно оглядывала мускулы, играющие под холщовой рубахой работника. Ей нравилось как парень покраснел и, не выдержав ее пристального взгляда, повернулся и ушел.

Клаус не осмеливался взглянуть на ее по многим причинам. Во-первых, потому, что она была из хорошей семьи, а потом ей было всего четырнадцать. Она была так хороша собой, что у Клауса захватывало дыхание. Он опустил глаза долу и быстро направился прочь. А глаза Суль влажно заблестели:

— Спасибо, что дал моему братишке покататься на лошади, — мягко сказала она.

И пошла к дому, довольная и возбужденная. Пересекая лужайку, не преминула лишний раз качнуть бедрами.

«Надо обязательно поговорить с Силье», — озабоченно наморщила лоб Шарлотта. Милая, обаятельная Суль была такой хорошей и приветливой, так заботилась о младших… Но буквально вспыхивала, если поблизости находился мужчина. Надо ее вовремя остановить».