На следующий день к Силье пришла незваная гостья. Силье очень удивилась, увидев соседку. Она очень не любила, когда кто-то заходил в ее мастерскую, оборудованную прямо в доме. Но в этот момент горничная была чем-то занята, и Беате (так звали соседку), прошла прямо в дом.

Беате — женщина средних лет — просто обожала жаловаться на жизнь. Сегодня она плохо себя чувствовала и почти четверть часа стояла над душой у Силье, рассказывая, где что болит, и наблюдая за работой. Это было просто невыносимо.

— И как это вы можете занимать такой ерундой, фру Силье, — сказала она, кивком указывая на почти готовые обои. — А как же дом?

— У нас есть помощники.

— Мой муж никогда бы этого не допустил. Вообще, какое-то нехристианское занятие, прости Господи! Жена должна работать по дому и во всем подчиняться мужу, угождать ему. Знаете, фру Силье, вам бы подобало носить шапочку, как любой уважающей себя замужней женщине.

Силье засмеялась и вновь принялась за работу.

— Вот мой муж говорит, что самое ужасное в жене — это лень и непокорность, — продолжала Беате визгливым голосом. — Я кручусь с утра до вечера, а он все равно не доволен.

Тут Силье не сдержалась:

— Мой муж никогда не жалуется.

Соседка уставилась на нее:

— Значит, он какой-то особый. Муж не только имеет право, но и должен наказывать свою жену и детей. Так было, и так будет.

— И вы довольны жизнью?

— Довольна? Конечно, довольна. У меня есть муж и дом. Надо быть благодарным.

— Да? — воинственно вопросила Силье. — Даже если он бьет вас?

На прошлой неделе Беате ходила сине-желтая после взбучки.

— Если муж не бьет жену, то это не муж. И вы это знаете не хуже меня, фру Силье.

Силье отложила кисть.

— А вот я не знаю, что это такое! Мой Тенгель никогда не бил меня, да у него и не было никакого повода. Мы часто говорим друг с другом, все обсуждаем. Взаимопонимание важнее, чем выяснение того, кто в доме хозяин.

Беате почувствовала себя неуверенно и решила сменить тему.

— А чем вы тут занимаетесь? Разбазариваете время, пачкая дорогой материал краской?

— А мне это нравится. Я повешу это в своей спальне, — солгала Силье. У нее не было никакого желания рассказывать, чем она тут занималась на самом деле. — А вы, фру Беате, уже все сделали по дому? Какая же вы молодец!

Беате только что хвалилась, как она работает с раннего утра до поздней ночи не покладая рук. Поэтому вынуждена была согласиться, что сделала еще не все.

И Силье, наконец, осталась одна.

Но сосредоточиться на работе больше не могла, все думала о проблемах супружеской жизни.

Когда пришла Шарлотта, Силье обрадовалась. Но она не сразу заметила новую гостью…

Шарлотта сначала постояла у двери, наблюдая, как Силье наносит рисунок на большой, туго натянутый холст, что-то бормоча себе под нос.

«Темперамент художника», — подумала Шарлотта. Откуда ей было знать, что в данный момент Силье выражала свое несогласие с Мартином Лютером и его теорией о мужском превосходстве.

Уже не первый раз Шарлотта удивилась, как молодо выглядит Силье. По всем подсчетам выходило, что Силье сейчас ровно тридцать.

Силье была очень талантлива, постоянно совершенствовала технику, все время наносила разный рисунок, никогда не повторялась. Так что в ее популярности не было ничего странного. И все же обои, которые она создала для Гростенсхольма, были непревзойденными. На них рассказывалось о путешествии из Тронхейма — через Ворьстиен, Довре и Гудбрандсдален, остановке на почтовой станции. Силье нарисовала все так, как видела и помнила. Эти обои всегда обращали на себя внимание.

Лив сегодня не было в мастерской. Девочка унаследовала материнский талант, но пока еще была слишком мала и не могла помогать матери в полную силу. Пока она мыла кисти, убиралась в мастерской и рисовала свои картины — яркое солнце, природу. В жизни Лив было много радости и тепла.

«Жаль, конечно, что материнский талант унаследовала дочь, а не сын, — подумала Шарлотта. — Что может девчонка! Ей придется жить, как Силье, прятаться в свою раковину и работать втайне. И никто тебя не похвалит, не отметит твой талант, раз ты женщина».

Казалось, Силье не очень-то думает о славе. Но ведь никогда не знаешь…

— Так-так, мастер Арнгрим сегодня полон вдохновения, — произнесла Шарлотта.

Силье обернулась. На лбу звездой горела красная краска, щеки были в ртутно-серой.

— Шарлотта! А я и не слышала, как ты вошла! Разве не ужасно, что мне приходится пользоваться именем мастер Арнгрим? Тенгель постоянно дразнит меня. Подумать только, сегодня я провел ночь с мастером, — передразнила она. — Мне пришлось постоять за себя в цехе художников, чтобы получить аттестат. «Мы еще никогда не слышали, что женщина может рисовать», — фыркали старики. Но в конце концов, после всяческих издевательств и снисходительных замечаний мне позволили показать свои работы. Они сразу были приняты. Судьи были очень смущены и бормотали, что я — настоящий художник, а другие — только ремесленники. Знаешь, это было прямо как бальзам на раны. И все же многие не поверили, что это мои работы. Сделаю-ка я перерыв.

Этой зимой женщины перешли на «ты». Да и вообще со времени переезда Дага в господский дом многое тут изменилось.

— Спасибо за вчерашний детский праздник, — Силье отложила палитру. — Дети очень долго его обсуждали — вчера весь вечер и сегодня целый день. Значит, им очень понравилось.

— Да, похоже на то. Было двадцать ребятишек. Я всегда жалела детей в праздник урожая. Родители вечно наряжают их, а потом не дают ни пошевелиться, ни сдвинуться с места. Дети у них должны сидеть тихо, чинно, слушать священника. А ведь им не интересно на взрослых праздниках. Даг все время мечтал о детском празднике, хотел познакомиться с другими детьми. Все это скоро будет принадлежать ему!

Чего там говорить, праздник удался на славу. Когда первое напряжение спало, дети развеселились. Они ползали по полу и играли в прятки в залах, мальчишки ссорились и снова мирились. Девочкам очень понравился мой кукольный домик. Я, наверно, была на этом празднике самая счастливая.

У вас с Тенгелем в доме совершенно особая атмосфера, не как у других. И я попробовала показать детям, что можно жить иначе. Спасибо тебе, милостивый Боже, что ты много лет тому назад послал Дагу Силье, — спасибо за то, что это была именно Силье, а не какая-нибудь другая женщина. Никто другой не смог бы так о нем позаботиться. Подумай только, ведь мы с матерью могли все так и сидеть в Тронхейме — грустные, всеми покинутые. А теперь мама счастлива. Но как вспомню прошлое, как она ругала малыша!

— Да и нас тоже, — улыбнулась Силье.

Шарлотта ближе подошла к холсту. С годами она не стала красивее, но вся словно светилась внутренним светом от любви к сыну.

— Посмотри, — Шарлотта показала на холст, — похоже на тебя. Что это будет?

— А, это аллегория весны, — смущенно проговорила Силье. Она позвонила в колокольчик, и в комнату вошла горничная средних лет. Силье попросила принести что-нибудь освежающее.

Женщины сели у стола, ели булочки и пили сок.

— Ты выглядишь очень счастливой, Силье.

— Годы после рождения Аре были самыми удачными в моей жизни. Тенгель и я наконец-то смогли заняться тем, чем хотели. Дети ведут себя хорошо, домашняя работа меня больше не мучает…

Облачко грусти пробежало по лицу Силье. Заметив его, Шарлотта спросила:

— Тебе жаль, что Даг ушел от вас?

— Нет. Ему живется хорошо, да и я часто его вижу. Нет, за него я не беспокоюсь.

— Силье, я пришла поговорить с тобой о Суль. Я за нее очень волнуюсь.

— Что-то случилось?

— Да. Не знаю даже, как сказать, но тебе надо бы знать.

— Конечно. Нам очень хочется, чтобы она была как все.

— Вчера Суль разговаривала с нашим новым работником. И она… она заигрывала с ним. Вела себя совсем как взрослая. Парень просто обалдел, — Шарлотта кусала губы. Силье закрыла глаза: