Но на самом деле, она с волненьем ждала ответа. Наверное, если так будет продолжаться, ей скоро придется ехать в банк.

Веселая стайка была уже на пустоши, и они поплотнее закутались в свои шали. Их фонари сверкали, как маленькие блуждающие огоньки, освещая песок и вереск, и зимнюю траву.

Навстречу им по тропинке кто-то шел. Женщины совершенно не испугались, ведь их было много, и приветствовали Коля, перед которым они на самом деле сильно трусили, веселыми криками.

Анна-Мария непроизвольно замедлила шаг, он тоже, а другие продолжали идти вперед.

— Ну, что? Как дела? — спросил он тихо и угрюмо. Они остановились, как будто прикованные друг к другу невидимыми цепями.

Было жутко холодно, ветер играл волосами Анны-Марии, но она ничего не замечала. С гримасой, которую можно было скорее услышать, чем увидеть, она сказала:

— По-моему, очень плохо. Если бы только Бенгт-Эдвард не был таким зажатым! Он поет, как ангел, но одно то, что он должен играть, совершенно парализует его. А вы… идете на шахту?

Он пробормотал что-то, что было похоже на «да».

— Кстати, я починил ясли и руку у Каспара.

— Прекрасно! Какое счастье, что у нас есть ясли и мы можем показать их! Потому что я боюсь, что ничего не получится.

Казалось, что он погружен в собственные мысли.

— Я хорошо знаю Бенгта-Эдварда, он иногда помогает в шахте. Могу попробовать поговорить с ним. Если это как-то поможет.

Они заметили, что уже долго стоят так, другие могут удивиться. Коль быстро проговорил:

— А еще я поговорил со Стиксеном и Сюне. О том, будут ли они выступать. Они, конечно же, тут же отказались с презрительными комментариями, но потом я слышал, что они обсуждали между собой, какие песни могли бы спеть.

— Это просто замечательно! Спасибо, ох, громадное спасибо, у меня просто камень с души свалился! Ну, мне надо идти, а то я потеряю остальных. Увидимся!

Она поспешила за маленькой группой женщин, освещаемой фонарями.

Клара остановилась, поджидая ее.

— Ага, так вот, в чем дело, — тихо произнесла Клара. — Значит, это Коль! Вы с ума сошли!

— Почему? — спросила Анна-Мария, и это прозвучало, как явное признание. Поэтому она поспешила добавить: — Он шел в шахту.

Клара посмотрела вслед исчезающему в темноте фонарю.

— В шахту в это время суток? Ну-ну, пусть говорит это кому-то другому! Разве фрекен не знает, что Коль сидел? За то, что убил человека? Он очень опасен, вот что.

Анна-Мария замолчала. Это были не слишком приятные новости. А Клара продолжала:

— Здесь мало кто об этом знает, скажу я вам. Я слышала, как он и Нильссон ругались однажды из-за этого, и думаю, что я — единственная — помимо них двоих, кому это известно, потому что я никому об этом не рассказывала. Я слышала, как Нильссон сказал Колю, что, возможно, ему стоит пойти к хозяину и пошептать ему на ушко как раз то, о чем я только что вам сказала. И тогда я услышала, как Коль что-то прошипел Нильссону таким злобным голосом, что было похоже, что он схватил его за горло, потому что Нильссон стал ужасно хрипеть, задыхаться, и еще я услышала, как Коль что-то говорит о том, что пришьет его. Мне кажется, что Нильссон вымогает у Коля деньги, потому что он всегда может себе позволить покупать в лавке сладости. Нильссон, я имею в виду. Все боятся Коля за его нрав, потому что он может до полусмерти избить парней на шахте, если они делают не то, что он говорит. Так что барышне следует быть немного поосторожнее!

Анна-Мария слабо возразила:

— Но между нами ничего нет, мы просто друзья, он несколько раз помогал мне.

— Тогда он явно переменился, — пробормотала Клара. — Он просто одинокий волк, худший из тех, кого я только видела. Другие парни иногда ездят в город, чтобы подцепить там девиц определенного сорта, извините, что приходится говорить о таких грубых вещах. Но он — никогда. Для него существует только шахта. Барышне следует остерегаться таких мужчин, ведь такие, у которых никогда никого не было, если подпустишь их к себе, они делаются как безумные. Во всяком случае, не поощряйте его!

Анна-Мария невероятно смутилась.

— Но я и не собиралась! И мне трудно поверить в то, что у Коля действительно такое прошлое, как ты говоришь! Наверное, ты просто не так поняла.

Клара лишь задумчиво покачала головой.

Вечер у Лины Аксельсдаттер прошел в приятном возбуждении. Хозяйка получила возможность показать свой уютный дом, а поскольку это был крестьянский двор, то она смогла угостить гостей тем, что женам рабочих недоступно. Да уж, Лина приглашала их не без задней мысли, поняла Анна-Мария и улыбнулась про себя. Это было очень по-человечески! Этот маленький двор, или маленький хутор, если угодно, был относительно защищен сосновым бором и построен задолго до того, как задумали шахту.

Все говорили, перебивая друг друга, повеселели, они понемногу начинали заботиться о своей внешности и одежде — теперь, когда стали встречаться. Потому что, к сожалению, мужчины не всегда правы, полагая, что женщины одеваются для них. Так же часто они одеваются и друг для друга. Они не хотят быть хуже, чем другие женщины.

Весь вечер не прекращались задушевные разговоры о празднике и о более личных вещах — таких, как дети и семья или только они сами, об их мнении и об их вкусах. И лишь когда говорила Анна-Мария, они почтительно замолкали, слушая ее.

Этого она понять не могла. Она была никто! Всего лишь молодая девятнадцатилетняя девушка!

Но она должна была признаться себе, что мысли ее часто были где-то совсем в другом месте — где-то за пустошью…

Ведь это же совершенно очевидно: Клара просто не так поняла.

Когда они вернулись домой, на кухне их поджидал брат Клары Клампен — весь в слезах. Его простое сердце не смогло вынести новость, которую он только что услышал.

— Этот Нильссон, — дрожащим голосом произнес он, обращаясь к Кларе и Анне-Марии. — Он постоянно сообщает мне что-то неприятное! Он говорит, что твой мужик, Клара, бьет и мою жену, и мою маленькую дочурку!

— Меня это ничуть не удивляет, — язвительно сказала Клара.

Анна-Мария быстро спросила:

— А он сказал, где они?

Клампен повернул к ней свое угрюмое, удрученное лицо.

— Если бы он только сказал! Ох, я бы весь дух вышиб из этого!

— То есть, ты вообще не знаешь, где тебе их искать? Я имею в виду твою дочь.

— Нет, они прячутся. Они живут не в городе, вот и все, что я знаю.

— Ну, а как же Нильссон может что-то знать?

— Он утверждает, что встретил мою жену в городе на рынке. И что она жаловалась. Но сюда, домой, она возвращаться не хочет.

— Нильссон врет, — сказала Клара. — Он вообще не видел ее. Просто хочет сделать тебе больно.

— Но кто может знать наверняка, — всхлипнул Клампен.

Внезапно Анна-Мария поняла, насколько же она устала. Но поскольку она была одной из многих тысяч женщин в Скандинавии, которые хронически испытывают угрызения совести и считают, что обязаны взваливать на себя проблемы других, она участливо сказала:

— Мы разберемся в этом, обещаю тебе! Успокойся и иди спать, а потом будем их искать! Взрослые — как хотят, но девочка страдать не должна!

Клампен встал.

— Благослови вас Бог, учительница! Вы просто ангел Иттерхедена. Если барышня мне поможет, я не успокоюсь, пока не отыщу свою малышку. Даже если ее придется искать до конца света.

Анна-Мария дружелюбно рассмеялась:

— Ладно, будем искать. Но до рождественского праздника ни у кого из нас не будет на это времени, ты же понимаешь, а ведь он уже послезавтра. Мы займемся этим на следующий день. Мне все равно надо в банк, тогда и поспрашиваем.

«О господи, — подумала она. — Именно тогда я надеялась отдохнуть. Выспаться. Размечталась».

Клампен ушел, счастливый и успокоенный. Разумеется, он мог подождать до праздника, ведь он понимал, что маленькой барышне надо еще многое сделать.

Они почти сразу же услышали на улице его взволнованный голос. Осторожно выглянули из-за занавески. Они могли только с трудом различить упитанную фигуру Нильссона и услышать его полный сарказма голос, оба мужчины направлялись в контору шахты быстрым и злым шагом.